– Будут вам микрофоны, – заверили меня. – Только не волнуйтесь: у нас во время таких мероприятий муха пролетит – слышно бывает. Недавно бурановские бабушки выступали…
Мы приехали весёлым июньским днём. Ослепительное солнце, лёгкие облачка, пронзительно-синее небо. Сквозь колючую проволоку зеленеет короткая травка.
Жизнь здесь бедна событиями и зрелищами, и колонистки высыпали на огороженную территорию целыми отрядами. Переговариваются, подталкивают друг друга локтями. Любопытно тянут шеи и закрываются ладошками от солнца. Беленькие платочки, голые, женственно-розовые ноги в ботинках на беленький же носочек. Довольно стильные, подогнанные по фигуркам халатики в клеточку, похожие на удлинённые мужские рубашки.
Нам приветливо машут и с нами здороваются. Здесь отбывают срок женщины из разных концов страны.
А вокруг раскинулись живописные просторы.
– Есть ли у колонии своё подсобное хозяйство? – интересуюсь я рачительно, как сельская уроженка. – Огороды, теплицы, фермы?
Про себя рассуждаю: здорово же: сади цветы, овощи, зелень. Разводи коров, кроликов, кур. От работы на тёплой земле, с доверчивыми ласковыми животными – разомнутся руки, оттают сердца, отогреются души… На столах появятся свои мясо, молоко, яички. А излишки можно продавать – на эти деньги обустраивать быт колонии…
Снова вспоминаю Макаренко: у него колонисты так ухайдокивались на полях и в мастерских – не то, что безобразничать и играть в тюремные иерархии – еле до постели добирались.
Выяснилось: земли вокруг колонии – муниципальные. Хоть и зарастают бурьяном – трогать не моги. Послушайте, как же это всё ужасно не продумано!
У меня дома хранятся давнишние подарки из колоний. Крошечные глянцевые записные книжечки. Букет из переплетённых цветной электропроводкой шариковых ручек: на кончиках пружинятся крученые искусные ромашки, розочки, колокольчики. На стене висит тяжёлое панно: в толстом стекле спит как живая рябиновая кисть. Поблёкшие, тронутые желтизной резные листья, кое-где ягодки пожухли…
Лишь при тщательном рассмотрении видно, что ягоды, веточки и листья не настоящие: сделаны из пластилина. И видно, с какой любовью, с жадной тоской трудились истосковавшиеся руки, что душа в эти безделушки вложена…
«
Более ста лет прошло с написания толстовского «Воскресения» – ничего не изменилось.
Собрались в столовой. И сразу бросилась в глаза разница между мужской и женской зоной. Между мужчинами и женщинами. Женщины более строптивы, непосредственны, независимы и вообще себе на уме.
Они демонстративно пофыркивают на замечания или добродушно не замечают их. Даже на зоне кокетливо чувствуют свою женскую исключительность и пользуются ею, как охранной грамотой (попробовали бы так мужчины).
Если мужчины даже во время самых смешных сцен считают ниже своего достоинства усмехнуться, дёрнуть уголком губ – у женщин все эмоции наружу. Покатываются, хохочут до слёз, как дети. Восторженно топочут ногами, аплодируя, вскидывают вверх руки и раскачиваются, как деревца на ветру… Когда Смелков читал:
– зал дружно промокал покрасневшие глаза концами платков, всхлипывал и шмыгал носами.
За стеклянной дверью томился охранник: щуплый, с азиатским жёлтым личиком. Ему там ничего не было слышно, и паренёк скучал. Подпирая косяк спиной, переминаясь, он поскользнулся, потерял равновесие и с шумом съехал на пол, а кепка – на нос. В ту же секунду грохнул такой искренний женский хохот – стены задрожали. Видно, паренёк этот был давним предметом шуток и подтруниваний. Строгие глаза охранниц и призывы к тишине мало действовали. И снова я подумала: на мужской зоне такое трудно представить…
Одна полненькая, смешливая, добродушная женщина особенно энергично махала руками. Аплодировала артистам громче всех, звонко хохотала, вскакивала и посылала воздушные поцелуи, так что её урезонивали охранницы. Жизнь из неё била ключом. Лицо такое славное, круглое, простое, крестьянское.
И срок небольшой, и статья не тяжёлая. Часть 1, статья 109 УК РФ: причинение смерти по неосторожности, вследствие ненадлежащего исполнения… На Пасху затопила печь, заперла избу и ушла к подружке праздновать. Из печки выскочил уголёк. Пятеро детей: от двух месяцев до девяти лет – сгорели