– Так почему бы вам не сделать это? – этот невинный вопрос принадлежит Аделе.
– По самой простой причине, – отвечает брат. – Нечего.
– Как? Нет сигарилл? Я еще вчера видела несколько штук на полке.
– Но не сегодня. В данный момент ближе чем на двадцать миль от этого места не найти и щепотки табака, если только дневной переход наших гостей не оказался удивительно коротким. Чтобы скрасить путешествие, я отдал им последние запасы.
– Это так, сеньорита, – подтверждает доктор. – Есть еще одна неважная новость, если даже не похуже: наши бутылки пусты. Вино кончилось, как и табачный лист.
– Счастлив заметить, доктор, – прерывает его полковник, – что здесь вы ошибаетесь. Все не так плохо. Да, бурдюк пуст, потому как жажду великана-техасца насытить так же непросто, как увлажнить самое сухое место на Огороженной Равнине. Установив сей факт, я наполнил при случае большую флягу и благоразумно припрятал ее. На всякий случай. И поскольку сегодня, сдается, именно такой, тайное сокровище можно и извлечь.
С этими словами дон Валериан выходит из комнаты и вскоре возвращается с большой тыквенной бутылью.
Зовут Кончиту, веля принести стаканы, что она и делает. Миранда наполняет их.
– Это должно развеселить нас, – говорит он. – А мы, сказать по совести, в этом нуждаемся. Думаю, здесь хватит до тех пор, пока Мануэль не вернется с новой порцией. Странно, что парень до сих пор не возвратился. Ему следовало быть здесь уже дня три назад. Я рассчитывал, что он приедет до отбытия наших друзей, тогда я смог бы лучше снабдить их для путешествия. Им угрожает реальная опасность голода.
– Не бойтесь этого, – возражает дон Просперо.
– Почему вы так считаете, доктор?
– Из-за винтовки сеньора Гуальтеро. С ее помощью он сумеет прокормить их обоих. Просто чудо, как ловко охотник управляется с ней. Ему не составляет труда сбить сразу несколько птиц, не повредив их кожи, и даже не взъерошив перьев. Я обязан ему целым рядом лучших моих образцов. До тех пор, пока у него есть ружье и припасы к нему, ему самому или его товарищу не стоит опасаться голода, даже на Льяно-Эстакадо.
– Насчет этого можно не волноваться, – соглашается Миранда. – Опасность подстерегает не в пустыне, но среди возделанных полей, на улицах городов, посреди так называемой цивилизации. Вот там затаилась истинная угроза для них.
Некоторое время все трое молчат, погруженные в мрачные раздумья, навеянные словами полковника. Однако доктор, обладатель жизнерадостного нрава, вскоре берет себя в руки и пытается встряхнуть остальных.
– Сеньорита, – начинает он, обращаясь к Аделе. – На вашей гитаре, висящей на стене, того гляди полопаются струны – так они скучают по прикосновению ваших нежных пальчиков. В минувший месяц вы пели каждый вечер, и надеюсь, уменьшение аудитории не заставит вас замолчать, но напротив, побудит пролить больше милостей на тех немногих, кто остался.
Юная леди с улыбкой кивает в ответ на эту исполненную чистой кастильской галантности тираду, одновременно снимая со стены гитару. Усевшись вновь, она начинает настраивать инструмент. Одна из струн обрывается. Все трое воспринимают происшествие как дурной знак, хотя сами не знают почему. Причина в том, что нервы их натянуты так же, как гитарные струны, или вернее, расстроены печалью, угнетающей всех.
Порвавшуюся струну связывают узелком, это не вызывает затруднений. Не так просто восстановить нарушенное спокойствие мыслей. Не способствует этому и меланхоличная песня. Даже до этих краев добралась мелодия «Изгнанника из Эрина»[80]. Мексиканская девушка ощущает, насколько подходит она к собственным ее обстоятельствам, когда поет:
– Дорогая Адела! – прерывает сестру Миранда. – Эта песня слишком горестная. Мы уже прониклись ее духом. Сыграй что-нибудь повеселее. Исполни нам легенду об Альгамбре, историю о подвигах Сида Кампеадора – нечто бодрящее и патриотичное.
Повинуясь просьбе брата, девушка меняет мелодию и песню, и теперь из уст ее льется одна из тех неподражаемых баллад, которыми так славен язык Сервантеса. Вопреки всему, тяжесть, угнетающая сердца слушателей, не проходит. Голос Аделы словно потерял присущую ему сладкозвучность, а гитарные струны в равной степени утратили лад.
Внезапно посреди песни два пса, лежащих на полу у ног сеньориты, вскакивают, издают одновременный рык и выскакивают в открытую дверь. Музыка обрывается, а дон Валериан и доктор торопливо поднимаются со стульев.
