– Вас рекомендовал альпинист Саша Яковенко. Он утверждает, что вы его забрасывали в лагерь под Эверестом и что вас в шутку альпинисты называли гималайским медведем.
– Было такое, – засмеялся Пряхин. – Только не гималайским, а сибирским. Так о чем вы хотели спросить?
– А вы приезжайте к нам на телевидение, здесь и поговорим.
Григорий развел руками, показывая Наталье Владимировне, что должен срочно ехать. Она понимающе закивала головой. Он надел свою куртку, пожалев, что на нем не совсем свежая рубашка, спустился в метро и поехал на телевидение.
Григория встретила ассистентка, сказала, что Аня ждет его. Затем повела его в гримерную, и уже оттуда он попал прямо в студию.
Шнайдер попросила Пряхина рассказать о полетах в Непале, о работающих там вертолетчиках и русских альпинистах.
– Да что рассказывать? – пожал плечами Пряхин. – Мы их на вертолете поднимали до Самбочи. Эта площадка на высоте пять тысяч семьсот метров. Помню, меня поражало, что там, куда они дальше поднимаются, десятки лет лежат тела замерзших альпинистов. Сегодня, при восхождении, у альпинистов есть ориентир: зеленые башмаки на ногах погибшего десятки лет назад англичанина. Люди проходят мимо, вверх – вниз и все! Кислородного баллона хватает всего на несколько часов. Спускать погибшего альпиниста вниз нет ни сил, не средств.
– А как же вы летали туда без кислородных масок?
– Мы летали с масками, – ответил Пряхин. – Но выше вертолет уже не мог подняться. Поднимались только эти ребята-альпинисты. А мы на этой Самбоче после выгрузки людей и снаряжения вновь запускали двигатель и, насколько позволяла площадка, делали коротенький разбег и уже с обрыва падали в пропасть. А она была глубиной почти два километра. И это мы называли взлетом!
– Да, работенка у вас! – покачала головой Шнайдер. И, помолчав, перешла к тому вопросу, ради которого она пригласила Пряхина.
– Какое значение имеет в вашей работе человеческий фактор?
– Мой знакомый альпинист, о котором вы вспомнили – Саша Яковенко, побывал на многих высочайших вершинах мира. Он говорил, что у гор нет души. Продолжая его мысль, добавлю – у вертолета тоже нет души, хотя мы перед полетом притрагиваемся к нему, как к живому существу, мол, не подведи, дружище! Душа есть у человека, еще у него есть мозги и характер. Вертолеты и самолеты падают не сами по себе. В них сидят люди. Но не надо сразу же талдычить: «человеческий фактор», «ошибка пилота» и тому подобное. У нас разрушена система подготовки авиационных специалистов и как следствие система контроля. Получилось так, что летчик стал истиной в последней инстанции. Вот вы, – обратился он к Шнайдер, – осознанно не пойдете к врачу- троечнику, он же свой аттестат и диплом не вывешивает на двери. Но вы понимаете, что рискуете. Не показывает свой диплом и пилот. А может, он его купил? Нынче возможно и такое. Но народ все равно садится в кабины самолетов и вертолетов и ложится на операционный стол. Генерала Лебедя погубил не летчик, а собственный характер. Он привык всегда и везде командовать – и в вертолете он тоже был главным. Пилоты это понимали. Погоды нет, все равно – вперед! В том роковом полете командир в самый последний момент увидел в снегопаде высоковольтный трос, он попытался поднырнуть и зацепился за него хвостовым винтом. Так же было и с сахалинским губернатором Игорем Фархутдиновым. Чтобы угодить начальству, вертолетчики ушли с трассы, попали в снегопад. Второй пилот при расшифровке вроде бы сказал командиру: «Давай вернемся». Какой там! Лучше разбиться, чем вернуться. И в конечном итоге нашли гору. Сегодня летчиков стали нанимать… как бы это помягче? Ну, вроде лакеев. И они вынуждены вести себя так, как им приказывают! В противном случае: вот вам Бог, а вот порог.
– Что бы вы хотели сказать нашим телезрителям? – спросила Шнайдер.
– Что лучше гор могут быть только вертолеты, на которых еще не летал.
Уже прощаясь, Анна Шнайдер сказала, что хотела бы сделать с Григорием светлую, добрую передачу, где все герои оставались бы живы.
– Двумя руками «за», – улыбнувшись, ответил Пряхин.
Вечером передачу показали по телевидению, а утром, когда Пряхин пришел в офис, Наталья Владимировна сообщила, что его разыскивает Жанна Андреевна.
– Что-то срочное? – спросил Пряхин.
– У нас всегда все срочно. По пустякам она не звонит, – ответила Наталья Владимировна.
Пряхин почувствовал, как, набирая обороты под рубашкой, тревожно забилось сердце. Сочинять поздравления мог кто угодно. В конечном итоге сюда он шел не для этого. То, что Дудко из всей киностудии для этого дела выбрал его, было для Григория понятно. Возможно, он захотел проверить, сможет ли вертолетчик справиться с простой, но важной в его понимании работой. Поразмышляв немного, Пряхин позвонил Королевой.
– Нам надо поговорить, – сказала она. – Если у вас есть минута свободного времени, я сейчас подъеду.
Пряхин не мог сообразить, чем же его сценарий заинтересовал Королеву. Он знал, что Наталья Владимировна пересылала текст по электронной почте, а потом подтвердила, что Королева получила материал. И вот наконец-то можно будет узнать, что понравилось или что, наоборот, не устроило ее.
Пряхин вышел из офиса и стал ждать у входа в метро. Шел мелкий осенний дождь, мимо него, по капелькам сбрасывая на асфальт небесную влагу, сплошным потоком двигались мокрые зонтики, и Григорию то и дело приходилось прикрывать лицо от их острых краев. Попав впервые в огромный город, он удивлялся этому бесконечному потоку людей, они напоминали Пряхину броуновское движение. Он не пытался уловить какой-то смысл в этом круговороте, поскольку и сам являлся его частицей. Толкая друг друга, люди входят в вагон или автобус, какое-то время даже стоят прижавшись, переговариваются, а
