– Что случилось?
– Звонят, – шмыгнув носом, солидно объяснил Сережка, – Осинцева к телефону.
– Говорил я тебе, отдал бы в детдом и забот не знал.
Лешка помолчал немного, по лицу скользнула и пропала затаенная тревога.
– Насчет вчерашнего полета не распространяйся, – глухо, через силу выдавил он. – Прилетим домой, я сам доложу. Авось обойдется. – Он глянул в окно пустыми глазами, размял отекшую руку и снова натянул на голову одеяло.
На улице был туман, над крышей аэровокзала, запутавшись в паутине антенн, висело оранжевое пятно.
Сережка семенил впереди, загребая отцовскими валенками снег, тонкие ноги мелькали как спицы. Со всего размаху он ткнул плечом в калитку, но она едва поддалась. Он приподнял ее, протолкал вперед, она нижним краем выцарапала на снегу полукруг.
Телефонная трубка лежала на стуле, я схватил ее, прижал к уху.
– Ну что там у вас? Почему не вылетаете? – раздался далекий голос Сорокина.
– Туман, туман проклятый, – закричал я в трубку, – под утро затянуло!
– Ничего, к обеду должно прояснить, – спокойно проговорил Сорокин. – У тебя кто в деревне остался?
– Дядька.
Я почувствовал, что вспотел, трубка прилипла к ладони.
– Ребятишки из его класса говорят: он после уроков сел в автобус, который шел на железнодорожный вокзал. Может, он в деревню уехал? На всякий случай мы сообщили в милицию.
От Кости можно было ожидать все, но зачем ему понадобилось в деревню? К Ефиму Михайловичу он не поедет. К Тане? Но кто она ему? Один он к ней не поедет, не из того теста сделан. Что-то произошло, но что?
Я не знал, что ответить Сорокину.
– Разойдется туман, вылетайте. Если что узнаю, позвоню. – Командир положил трубку.
Я вытер рукавом лоб, присел на стул. Мне стало легче. Костю уже ищут, главное то, что он жив. «Все-таки хорошо, что он позвонил», – подумал я о Сорокине.
В соседней комнате послышалась возня, затрещала заборка, раздался плач.
У начальника аэропорта было четверо ребятишек – трое мальчишек и одна девочка. Когда я впервые зашел в дом, мне показалось, что их гораздо больше: были они громкоголосые, непоседливые, носились по комнате, прыгали со стульев.
Я заглянул к ребятишкам. Комната небольшая, возле стены три кровати. В углу между печкой и столом девочка лет четырех. Она исподлобья поглядела на меня, спрятала руки за спину.
– А что она такая обиженная? – кивнул я на девочку.
– Она всю книжку изрисовала, – бойко ответил один из мальчишек.
Девочка всхлипнула, ладошкой провела по лицу.
Из кухни пришел другой мальчишка, в руках у него кусок бельевой веревки:
– Ты где ее взял? – навел на него отцовы глазки Сережка.
Мальчишка быстро засунул ее в штаны, Сережка выскочил из-за стола, схватил брата за рубаху, тот закрутился на месте, пытаясь вырваться.
– Мне немного, на ремешок для ружья, тебе можно, да? – пыхтел мальчишка. – Я видел, как ты у папки пистоны таскал. Сам бабахал, а мне не дал. Вот мама из города приедет – все расскажу.
– Маленький, а уже ябедничаешь. – Сережка выпустил брата. – Папка узнает, всыплет тебе. Давай развяжу.
– Ты не сможешь, они тугие. – Мальчишка достал из штанов веревку, протянул мне. Была она вся в узлах, некоторые из них мокрые от слюны. Ребятишки окружили меня, тихонько посапывая носами. Я поймал себя на том, что все мои мысли все-таки не здесь, а дома.
«Где же все-таки он? Куда уехал? Зачем? Может, разругался с Верой? Или чем-то обидела хозяйка, сказала что-нибудь неосторожно? Завязывается все легко, а вот распускать приходится зубами, а иногда и это не помогает».
Вошел Елисеев. Лицо у него побурело, точно налилось свекольным соком.
– Ты здесь! – приветливо кивнул он. – А я там с техником у самолета был. Двигатель только что прогоняли. Надо сказать, вовремя вы привезли больных. Шоферу и еще двоим ребятишкам уже сделали операции. Врачи говорят – были в тяжелом состоянии.
Глаза у Елисеева смотрят чудно, один вроде бы на меня, другой – куда-то мимо. Желтые нашивки на пиджаке выцвели, загнулись по краям, точно прошлогодние листья. Он не спеша разделся и потом, что-то вспомнив, засуетился на кухне.
– Сейчас позавтракаем, а потом и поесть не успеешь.
Он полез в буфет, чтоб я успел спрятать веревку.
Я быстро смотал ее, засунул за штору – все-таки нехорошо подводить мальчика. За эту неделю мы сдружились с ним. После полетов Сережка первым
