Миссионер как к свету выходит к большой воде.
Мертвые братья с небесной лодки бьют его по мордам
с черным кружевом шрамов: нефиг шататься здесь,
пшол в свою джунглю, дятел. Затем говорит вода:
Видишь, душа лишь окошко. Есть варварская храмина
тела, внутри которой кадишь все равно тому,
чье небо глядит через купол, чье сорокосложное имя
течет изо рта вместе с дымом, не ведая - почему.
2012
старение эмульсии
оседают как снег помутневшие фото, серые, ломкие.
бромид серебра растворяется в тусклой реке ночной,
оставляя нам новую землю под тысячелетним облаком,
время, снова и снова уходящее из-под ног.
свет высвобождается, и каждое солнце опять горит
из рассыпающегося картона, где все мы, а ветер дунет,
и останется только свет - и мы где-то там внутри
последней тени - сегодня, тринадцатого бактуна.
2012
гавно и эльфы
На наших авах няшные котэ,
гавно и эльфы, прочие не те,
бох смотрит нам в придуманные души.
Раз наяву мы - срам и пустота,
тогда пускай нас судят по понтам
и достают как кролика за уши
из черного цилиндра под лучи
прожектора - обвисни и молчи
побудь раз в жизни белый и пушистый.
Нет благодати в кроличьем рагу,
а есть в короткой памяти - ведь вдруг
