Девы Марии. Как писал исследователь Анри Тинк, Французская церковь может заключить, что «дехристианизация является реальностью»[673]. А французский политолог А. Безансон отмечал:
«Кризис католической веры уже принял размеры подлинной катастрофы… молодёжь сегодня не имеет основных понятий о католичестве. Здесь существует бездна невежества. Они вообще не знают, во что веруют и почему веруют».
Характерным явлением стало утверждение крайне релятивистской точки зрения на религиозную истину, признание её плюрализма, что привело к складыванию нового типа религиозности. Если ещё в 60-70-е годы в среде верующих не подвергались сомнению основополагающие положения христианского учения, то в условиях информационной революции переход к чисто субъективному пониманию истины зашёл так далеко, что это ставит под вопрос саму объединительную функцию религии. Так, в начале 90-х годов в Италии только 37 % опрошенных считали, что «существует одна истинная религия», во Франции — только 16 %, а в начале 2000-х годов — 6 %. Среди итальянских католиков только 12 % считали, что лишь католическая религия является истинной. В большей степени такая оценка характерна для молодёжи: в 1998 году только 4 % англичан, французов и немцев от 18 до 29 лет считали, что «истина принадлежит одной религии»[674].
Это показатель серьёзной мутации религиозного чувства, которая всегда была идеалом масонства. Именно об этом писал мартинист, соратник Папюса, основавший с ним Каббалистическое общество Розы и Креста Освальд Вирт: «Впрочем, мы стремимся к религиозному индивидуализму, в соответствии с которым каждый верующий создаёт свою собственную религию. Роль института священства падает. Мы надеемся сойти за посредников между нами и Богом. И, таким образом, возможно, что религия будущего превратит каждого верующего в своего собственного священника и что она обратится к амбициозным умам, чтобы направить их на путь поиска Истины своими собственными силами, на их страх и риск» [675].
Распространение религиозного индивидуализма и автономного от церковного учения понимания доктрин и самой религиозной жизни выразилось в увеличении числа различных течений в рамках одной конфессии. Сегодня католицизм переживает процесс дробления и диверсификации; в его рамках существуют традиционалистское, харизматическое, примирительное, интегристское, экуменическое и множество других индивидуалистических направлений, утверждение которых привело к кризису гегемонии Церкви.
Религиозный релятивизм проявляется и в растущей отчуждённости от символики и понятий, с помощью которых выражает себя христианство. Некоторые исследователи говорят даже о кризисе христианского религиозного языка, проявляющемся в разрыве между реальным значением слов и их пониманием массовым сознанием. Изменяется и сама идея Бога, который представляется не как личный Бог, а как некая космическая сила. Либо, напротив, утверждается антропоцентрический взгляд на Иисуса Христа, при котором он низводится до уровня некоего экстрасенса. В официальном католическом катехизисе для молодёжи, например, говорится: «Иисус исцелял больных, но это не обязательно означает чудеса в том смысле, в каком мы часто об этом слышим. Некоторые люди имеют природный дар исцеления. Не был ли Иисус одним из них?»[676].
Таким образом, предпринятая Иоанном Павлом II «новая евангелизация» обернулась массовым отходом от христианского учения. В итоге сам понтифик, как когда-то Павел VI, говоривший о «духе сатаны» в Церкви, сделал заключение, которое звучит скорее как сухой отчёт о проделанной работе: «Иисус Христос, кажется, исчез из европейской жизни… Европейская культура производит впечатление некой молчаливой апостасии интеллектуалов, которые живут так, как если бы Бога не существовало»[677].
Действительно, к 90-м годам христианство в Европе потеряло значение силы, определяющей систему ценностей и общепринятые нормы поведения. Любые его попытки добиться этого стали «нелегитимными» даже в глазах наиболее убеждённых и преданных верующих [678]. Они вызывают настолько неодобрительную и даже агрессивную ответную реакцию со стороны господствующей культуры, что исследователь Виторио Мессори по этому поводу писал: «Существует лишь три категории людей, на которых политкорректность не распространяется и которых можно ругать как угодно: это католики, курильщики и охотники»[679].
Главной и определяющей тенденцией в сфере морали стало закрепление индивидуальной автономии нравов во внутрисемейных отношениях, в отношениях между полами и в воспитании детей. Обычными явлениями стали сокращение числа браков, падение рождаемости, увеличение числа рождённых вне брака и числа разводов. Церковь не смогла ничего сделать, чтобы не допустить легализации абортов, которая впервые была осуществлена в Австрии и во Франции (1975 г.), затем в Италии (1978 г.) и, наконец, в Испании (1985 г.). Пришедшие в конце 90-х годов к власти в Европе так называемые левые силы — либералы и социалисты — предприняли ещё более решительные шаги для утверждения радикального варианта терпимости. Так, в Нидерландах, Бельгии и Испании, несмотря на критическую позицию местного епископата, были приняты законы, легализовавшие гомосексуальные браки.
Однако самым тревожным стал тот факт, что опросы общественного мнения в европейских странах показали рост терпимости к этому явлению у большинства населения, включая самих католиков. Так, если в 1981 году 44 % европейцев полностью осуждали гомосексуализм, то в 1999 году — только
