Глава двадцать пятая
Мельников сидел за столом и смотрел на стену. Он был без галстука и небрит. На его столе звонил телефон и гудел компьютер, запущенный для работы. Но Мельников неподвижно смотрел на стену. В дверь постучали. Мельников, как-будто и не услышал. Но дверь открылась. Вошел Агеев. В руке его был коньяк. Но Мельников не обрадовался.
— Угу, — только и сказал он, взглянув на вошедшего, как на стену.
— Ты плохо выглядишь, — произнёс Агеев и сел за стол, прикрыв за собою дверь. Поставил коньяк.
— Стаканы у тебя есть?
— Это что такое? — осведомился Мельников, поглядев на бутылку.
— Паркетный лак.
— Он горит?
— Взрывается.
— Твою мать! Надо уничтожить его как можно скорее.
Выдвинув верхний ящик стола, Мельников сперва достал из него коробку конфет, затем — два стакана. Телефон смолк.
— А что это за конфеты? — спросил Агеев, скручивая с бутылки пробку.
— Да я их купил Маринке.
— Маринке? А секретарше Прохорова!
— Ну да. Она не взяла. Сказала, что всё, к чему прикасаются мои руки, надо сжигать, а не жрать.
— А ты что сказал?
— Я вытащил зажигалку и попытался её поджечь. Она убежала.
— Надеюсь, ты за ней не погнался?
— Нет. Что значит, надеюсь? Это бы что-нибудь изменило в худшую сторону?
— Ну, не знаю. Я ведь с ней не знаком.
Подняли стаканы, чокнулись. Выпили.
— Как дела? — поинтересовался Агеев, жуя конфету.
— Да ничего. Вчера вот решил поужинать в «Голден Пэласе», только сел — Лариска ко мне подваливает…
— Лариска?
— Да. Ты разве её не знаешь? Точно, не знаешь. Нет, погоди, она ведь про тебя спрашивала! А, нет, не она. И не про тебя. Короче, хлестнули с ней по стакану, и — началось! Хоть убей — не помню, куда мы с ней потом двинули. Помню только, как вёз её на такси домой.
— К себе или к ней?
— Откуда о неё дом? У неё трусов своих нет. Она их одалживает. Я кстати, в такси об этом узнал. Порвал ей трусы нечаянно, она — в слёзы: «Подонок, сволочь! Что я теперь подруге скажу? Она меня пришибет за эти трусы!» Разоралась так, что даже таксиста ногой задела. Он попытался даже нас высадить. Ну, короче, она сейчас у меня. Наверное, спит ещё.
— А она у тебя твой сейф не одолжит?
— Вряд ли. Зачем он ей? А впрочем, возможно. Я представляю: вваливается Лариска жопой вперёд в метро, тащит за собой этот сейф, подваливает к ней мент: «Гражданка, вы этот сейф, случайно, не сшиздили?»
— «Нет, конечно! Как вы могли подумать? Я его одолжила! Верну, как только открою.»
Хотя Агееву смешно не было, он смеялся. Выпили по второму. Телефон снова заверещал. Мельников поднял и положил трубку.
— Пошли все в жопу! Я занят. И я устал. Я очень устал. Я могу сейчас говорить лишь о проститутках.
— Агеев, как у тебя дела?
— Где работает эта твоя Лариска? — спросил Агеев.
— Я её трудовую книжку не видел. Видел только диплом.
— И кто она по профессии? Наладчица механизма карманной тяги?
— Денис! Ты видишь людей насквозь, общаясь даже не с ними, а с их знакомыми. Сразу видно — чекист. Дай мне сигарету. Мои все кончились.
Закурили.
— Короче, Фроликов не имеет к тебе претензий, — сказал Агеев, пуская дым к потолку. Мельников кивнул. Его взгляд нисколько не оживился.
— Так что, ты совершенно напрасно гнал на меня, — продолжал Агеев, — по-моему, ты обязан это признать.
— Я вынужден это сделать. Вы — молодцы. А какие он поставил условия?
