учуял трупный запах и подумал, что вскоре и Сянгуань ляжет в Долине мёртвых детей на съедение совам и диким собакам. Он даже представить не мог, что после смерти человек становится таким уродливым, но обезображенное личико Сянгуань под красным покрывалом притягивало к себе, отцу хотелось откинуть покрывало и рассмотреть его.

В комнату вошла бабушка с тазом горячей воды, поставила таз на кан и подтолкнула отца к выходу:

— Выйди!

Отец сердито вышел и услышал, как за спиной захлопнулась дверь. Он не мог унять любопытства и стал подглядывать через щёлочку. Дедушка и бабушка присели на кане, сняли со второй бабушки одежду и бросили перед каном. Мокрые брюки упали с тяжёлым стуком. Отец снова учуял тошнотворный запах крови. Руки Ласки безвольно повисли, с губ слетел какой-то неприятный звук, который тоже напомнил отцу уханье совы в Долине мёртвых детей.

— Подержи ей руки, — бабушка обратилась к дедушке так, словно просила о снисхождении, при этом их лица скрывала завеса пара.

Бабушка выловила из медного таза белое полотенце, отжала его, и горячая вода полилась обратно в таз. Полотенце было горячим и обжигало бабушке ладони, поэтому она начала перекладывать его из одной руки в другую. Потом она развернула полотенце и положила на чумазое лицо второй бабушки. Поскольку дедушка крепко держал руки Ласки, той оставалось лишь бешено крутить головой. Из-под горячего полотенца вырывались приглушённые крики ужаса, похожие на уханье совы. Когда бабушка сняла с лица Ласки полотенце, оно было грязным-прегрязным. Бабушка выполоскала полотенце в тазу, снова отжала и начала постепенно протирать тело Ласки, продвигаясь сверху вниз…

Пар над тазом рассеялся. Бабушкино лицо заливал горячий пот.

— Пойди вылей грязную воду, принеси чистой, — сказала она дедушке.

Отец поспешно выскочил во двор и наблюдал, как дедушка, сгорбившись и спотыкаясь, поднёс таз к низкой стене туалета и выплеснул воду. Вода блеснула разноцветным водопадом, но тут же исчезла.

Когда отец снова прижался к щёлочке в двери, тело второй бабушки уже блестело, словно натёртая до блеска мебель из красного дерева. Её крики превратились в стоны от боли. Бабушка велела дедушке поднять Ласку, вытащила из-под неё простыню, скомкала и бросила под кан, потом постелила чистый матрас и бельё. Дедушка уложил её, бабушка сунула ей между ног большой комок ваты, а потом накрыла её одеялом и тихо сказала:

— Сестрёнка, спи… мы с Чжаньао будем тебя охранять.

Вторая бабушка спокойно закрыла глаза.

Дедушка снова пошёл вылить воду.

Когда бабушка обмывала тельце маленькой Сянгуань, отец набрался смелости, проскользнул в комнату и встал перед каном. Бабушка мельком глянула на него, но не стала выгонять. Она вытирала с тела девочки засохшую кровь и поливала его ручьём слёз, а когда закончила, прислонилась головой к перегородке и долго-долго не двигалась, словно мёртвая.

Вечером дедушка завернул маленькую тётю в одеяло и взял на руки. Отец увязался за ним к воротам, но дедушка велел:

— Доугуань, побудь со своей мамой и второй мамой.

На выходе из восточного двора путь ему преградил дядя Лохань.

— Хозяин, вы тоже вернитесь. Я её отнесу.

Дедушка передал маленькое тельце дяде Лоханю, вернулся к воротам и взял за руку отца, провожая взглядом дядю Лоханя, шагавшего к околице.

7

Двадцать третьего числа двенадцатого лунного месяца одна тысяча девятьсот семьдесят третьего года Гэну Восемнадцать Ударов исполнилось восемьдесят лет. Проснувшись с утра пораньше, он услышал, как в центре деревни громко играют репродукторы. Из динамика раздался слабый старческий голос:

— Юнци…

Грубый мужской голос спросил:

— Мама, тебе получше?

— Нет, голова ещё сильнее сутра кружится…

Опершись о холодную циновку, Гэн Восемнадцать Ударов сел. Он тоже почувствовал, что сутра голова кружится сильнее. За окном пронзительно завывал зимний ветер, снежная крупа с шуршанием била по оконной бумаге. Гэн накинул побитую молью куртку на собачьем меху, сполз с кана, нащупал палку с набалдашником в форме головы дракона и, пошатываясь, побрёл на улицу. Во дворе намело высокие сугробы. Гэн посмотрел поверх глинобитной стены: равнина сделалась серебристобелой, тут и там виднелись скирды гаоляновой соломы, напоминавшие маленькие крепости.

Снежинки падали облачками, непонятно было, когда снег прекратится. Гэн обернулся со слабой надеждой в душе, концом палки поддел крышку на чане с рисом, а потом на чане с зерном. В обоих хоть шаром покати, вчера глаза его не обманули. Гэн не ел уже двое суток, старческие кишки то и дело кололо, он решил отбросить стыдливость и отправиться к секретарю партийной ячейки попросить зерно. Когда животу голодно, тело никакого холода не убоится. Он знал, что секретарь тот ещё ублюдок, у него сердце крепче железа, так что выпросить зерно будет нелегко. Гэн решил нагреть немного воды и попить, чтобы потеплело в животе, а потом отправиться на последний бой с этим ублюдком. Он палкой приподнял крышку чана с водой, но обнаружил в нём лишь кружок льда. Гэн вспомнил, что уже три дня не разжигал огня и десять дней не черпал воду из колодца. Поэтому он нашёл дырявый ковшик, наносил со двора снега, высыпал в потрескавшийся котёл, который никогда в жизни не мыли, закрыл крышкой и поискал хворост — но тщетно. Тогда Гэн зашёл в дальнюю комнату, вытащил из-под циновки на кане пучок пшеничной соломы, а кухонным ножом разрезал подстилку, сплетённую из гаоляна, присел на корточки и начал высекать огонь. Спички, которые раньше стоили два фэня за коробок, давно выдавались по талонам, а те, что поступали в свободную продажу, Гэн не мог себе позволить, у него же ни гроша за душой. В кромешной тьме разгорелись тёплые красные языки пламени. Гэн подался всем телом вперёд, чтобы согреть промёрзший живот, и хотя спереди согрелся, спине всё равно было холодно. Он быстро сунул в печь пучок соломы и тут же развернулся спиной к огню. Теперь согрелась спина, а живот и грудь снова заледенели. Так, когда одна половина тела была холодной, а вторая горячей, стало ещё хуже. Лучше уж вообще не греться. Гэн побыстрее подкинул в огонь травы и стал ждать, когда вода закипит. Ему казалось, что, наполнив водой живот, он сможет схлестнуться с этим молодым ублюдком: ведь не добыв зерна, не получится спокойно проводить бога домашнего очага на небо.[133] Огонь под котлом начал угасать, и Гэн сунул в ненасытную чёрную пасть бога домашнего очага Цзаована последний пучок соломы, молясь про себя, чтобы трава горела помедленнее, однако сухие стебли занялись очень быстро. Гэн подскочил с неожиданной ловкостью, метнулся в комнату и вытащил из матраса остатки соломы, чтобы продлить агонию пламени и растопить снег в котле. Следом в топку без сожаления отправилась маленькая

Вы читаете Красный гаолян
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату