Чэн очнулся и принялся искать сына. Восьмилетний мальчик висел вниз головой в чане с водой, его тело стало твёрдым, как дерево.
Рябой Чэн привязал верёвку к дверной раме, скрутил круглую петлю, просунул в неё голову и встал на табуретку. Верёвка сдавила горло. Тут какой-то паренёк подскочил, занёс саблю и перерубил верёвку. Тело Рябого Чэна упало на порог. Паренёк долго приводил Чэна в чувство, а потом сердито сказал:
— Дядя Рябой, неужели японцы мало наших убили? И ты ещё решил с собой покончить?! Живи и мсти, дядя!
Рябой Чэн запричитал:
— Чуньшэнь…твоя тётка и двоюродные сестрёнка и братик погибли! У меня никого и ничего не осталось.
Чуньшэнь, племянник Чэна, с саблей в руке вошёл во двор и вернулся с позеленевшим лицом и красными глазами. Он сгрёб Рябого Чэня в охапку и заставил подняться.
— Дядя, пойдём! Присоединимся к Восьмой армии, она как раз стоит лагерем в двух уездах и набирает людей.
— А как же дом? Пожитки?
— Дурень старый, только что вешаться хотел, кому тогда остались бы все твои пожитки? Пошли!
Ранняя весна одна тысяча девятьсот сорокового года выдалась особенно холодной. Все деревни дунбэйского Гаоми превратились в руины, оставшиеся в живых ютились в землянках, словно сурки. Постепенно голод и холод сдавили глотку и Цзяогаоской части. Всё больше людей болело, командир и солдаты совсем отощали и дрожали от холода в тонкой драной форме. Они встали лагерем в небольшой деревушке рядом с Сяньшуй, и каждый раз на восходе солдаты собирались кучками на стенах, ловили вшей и грелись на солнце. Днём они не отваживались выступить в поход, а ночью стояли такие морозы, что, хотя бойцы и горели желанием бить врага, они бы все насмерть замёрзли или погибли от рук японцев. К этому времени Рябой Чэн уже стал славным героем Цзяогаоской части и пользовался доверием командира, Мелконогого Цзяна. Рябой Чэн не любил стрелять из винтовки, предпочитая забрасывать неприятеля гранатами. В бою он мчался впереди всех, закрывал глаза и наугад метал гранату с деревянной ручкой. Он смело приближался к врагу на семь-восемь метров и при этом даже не пригибался. Как ни странно, осколки пролетали рядом, словно саранча, но не задевали его.
Чтобы как-то спастись от холода и голода, Мелконогий Цзян созвал собрание офицеров. Рябой Чэн с жаром ворвался туда, присел с каменным лицом, но ни слова не говорил. Мелконогий Цзян поинтересовался:
— Лао Чэн, у тебя есть на этот счёт соображения?
Чэн не издал ни звука.
Командир роты, напустивший на себя умный вид, сказал:
— Принимая во внимание нынешнюю ситуацию, прятаться в дунбэйском Гаоми — всё равно что сидеть и ждать смерти. Надо как-то выбираться из этого гиблого места, отправиться в Цзяонань, где производят хлопок, и раздобыть ватники. Кроме того, там полно батата, еда перестанет быть проблемой.
Командир Цзян в ответ достал из-за пазухи маленькую замасленную газетёнку.
— Специальная комиссия сообщает, что обстановка в уезде Цзяонань усугубилась. Железнодорожный батальон попал в окружение, все полегли. По сравнению с тем районом дунбэйский Гаоми идеален для партизанской борьбы. Просторы необъятные, деревень мало, японцы и марионеточные войска слабые, прошлогодний гаолян не убрали, можно спрятаться. Если решить проблему с едой и одеждой, мы сможем продолжать борьбу и, выждав удобный случай, нанесём удар по противнику.
Один из кадровых офицеров с измождённым лицом сказал:
— А такое вообще возможно? А где материю взять? Хлопок? Зерно? Если на человека приходится только горстка гаоляновых зёрен, то так и сдохнуть недолго. Лично я считаю, нам надо сделать вид, будто мы сдаёмся на милость командира марионеток Чжан Чжуси, а когда раздобудем ватники и пополним запасы патронов, снова отделимся.
Интеллигентный командир роты рассерженно подскочил:
— Хочешь предателей из нас сделать?
— С чего вдруг предателей? Это же фальшивая капитуляция. В эпоху Троецарствия Хуан Гай[135] прибегал к такому способу.
— Мы же коммунисты! От голода будем помирать, а головы не склоним, от холода будем помирать, а кланяться не станем, а кто врага будет почитать за родного отца и утратит честь, того я вызову на бой!
Однако кадровый офицер тоже за словом в карман не полез:
— А что, если ты коммунист, так должен помирать от голода и холода? Да коммунистам ума не занимать! Нужно уметь маневрировать, немного потерпеть ради великой цели — мы сможем одержать окончательную победу в борьбе с оккупантами, только если сбережём революционную силу.
Тут встрял командир Цзян:
— Товарищи, товарищи, не ссорьтесь! Спокойно высказывайте свои идеи!
Рябой Чэн сказал:
— Товарищ командир, у меня есть план!
Когда он рассказал о своём плане, Мелконогий Цзян принялся потирать руки от радости и одобрительно охать.
Действуя по плану Рябого Чэна, Цзяогаоская часть под покровом ночи выкрала больше сотни собачьих шкур, которые отец и дедушка приколотили к полуразрушенной стене, а заодно прихватили несколько десятков винтовок, спрятанных в пересохшем колодце. Они слепо подражали отцу и дедушке, охотились на собак, чтобы питаться собачатиной и восстановить физические силы, а заодно обрели и зимнюю одежду, поскольку каждому досталось по собачьей шкуре.
После затяжной холодной весны на бескрайних просторах дунбэйского Гаоми появился отряд героев в собачьих шкурах. Они провели больше десятка сражений, заставляя солдат марионеточных войск, особенно Двадцать восьмой полк под командованием Чжан Чжуси, паниковать при одних только звуках собачьего лая.
Первый бой состоялся второго числа второго лунного месяца. В этот день, по преданию, дракон поднимает голову.[136] Солдаты Цзяогаоской части, закутанные в собачьи шкуры и с винтовками в руках, прокрались в местечко под
