Слишком банально для галлюцинации.
Мечта у Валеры была честная, лучше не придумаешь: принять хотя бы скромное участие в создании новой энергосистемы Якутии, а потом залезть на самую высокую в России плотину, оглядеться и… Нет, не взлететь, конечно, просто возрадоваться, что жизнь прожил не зря. Ибо Якутия – это три миллиона квадратных километров, на которых есть все, ну просто все, и этого всего не по чуть-чуть, а очень много. А слыхали вы в лучшем случае про якутские алмазы, золото, ну еще мамонтовую кость. Хотя тут одного разведанного урана шесть процентов мировых запасов. И если дать народу саха как следует развернуться на его богатейшей земле, эффект будет, мягко говоря, глобальный.
Чтобы развернуться, нужна электроэнергия. Много энергии. И представьте себе, экологически чистой возобновляемой энергии в Якутии хоть задом ешь, хоть делись с остальным Дальним Востоком, хоть продавай излишки в тот же Китай. Надо просто взять электричество у природы – построить на якутских реках несколько гидроэлектростанций. Впервые об этом задумались еще в шестидесятых, не дураки ведь были предки. А сейчас вообще никаких технических препятствий нет, все выполнимо, нужны только инвестиции и политическая воля. И тогда заживем. Сотни тысяч рабочих мест – нет, вы не ослышались, сотни тысяч, – промышленный бум, колоссальная отдача для всей страны…
И в один прекрасный день – свершилось. Проект был настолько внушителен, что под него создали отдельную компанию, «Южно-Якутский гидроэнергетический комплекс». И Валера Попов, зеленый совсем «молодой специалист», успел поработать на реке Тимптон, когда там велись изыскания, определялись створы двух первых ГЭС, включая и его заветную Канкунскую. Радости-то было, радости…
А потом все зависло. Правительство страны как-то потихоньку съехало с темы, оставив ее якутам: давайте сами ищите финансирование. А там один каскад из двух станций на Тимптоне стоит сто двадцать миллиардов… Проект вроде бы включили в большую программу по развитию Дальнего Востока, на которую все равно не было денег, и стало ясно, что это надолго. А то и навсегда.
У Валеры из рук вынули мечту. Он принюхался своим чутким носом потомственного колдуна и понял: да, проект заморожен.
В ту же ночь ему приснилось, что он на краю плотины, и станция работает, и все хорошо, только сам Валера – старик не старик, но какой-то поношенный, усталый, без огня в душе, и совсем ему не радостно, а скорее все равно, и вообще он тут ни при чем, просто так зашел постоять над кипящей водой.
Он проснулся, задыхаясь, в слезах. Напугал подругу. Сказал ей: знаешь, дорогая, надо мне, пока не поздно, менять профессию – идти в шаманы, я же посвященный, имею право… Ну, дальше вы знаете.
Этот сон в разных вариациях будет мучить его десять лет. Валера уже насобачится исцелять людей наложением рук – ну, внушением, если честно, и только по психосоматике, – но так и не сумеет побороть свой кошмар. Потом нажалуется знакомому психологу, а тот спросит: ну-ка, вспомни, что творится в твоей жизни, когда тебе это снится? Валера хлопнет себя по лбу. Наконец-то он сообразит, что сон приходит в строго определенные моменты: когда что-то не получилось и исправить положение невозможно. Как раньше не догадался? А туда же, с высшим образованием – умный, типа. Играет в ученого, исследует якутский шаманизм, а сам с собой разобраться не может.
С собой ему было трудно. Он быстро обучился таким вещам, к которым шаманы идут полжизни – видать, и правда у него был талант, – но даже подъем на седьмое небо Верхнего Мира не давал того ощущения полета, что обещало детское сновидение. К седьмому небу приходилось карабкаться, и оттуда можно было только свалиться вниз. Где-то он ошибся. Что-то пошло не так.
Он жил очень скромно, хотя и не нуждался, камлал потихоньку «на здоровье», занимаясь больше психотерапией, чем реальным колдовством, имел определенный успех у молодежи как шаман новой формации, которому не нужен бубен – а Валера и правда легко обходился без инструмента. Старшие коллеги ругали его за это. Относились к нему, в общем, снисходительно – он умел расспрашивать и слушать. Верховный шаман сказал однажды, что Попов одаренный парень, но несет его куда-то не туда, и хотя душой этот молодой человек определенно из наших, у него слишком холодный аналитический ум; он вполне способен сотворить настоящее чудо и не поверить в него. Скорее всего, заключил Верховный, Попов проявит себя тем, что напишет очень толковую ученую книгу по якутскому шаманизму – ну и замечательно, не будем мешать, помогать будем. Хотя жалко парня, какой-то он потерянный.
Про себя Верховный подумал, а не напоролся ли Попов еще в детстве на астральный самострел – это хитрая и чертовски убойная штуковина, которую всякая шаманская сволочь любила ставить, чтобы грохнуть зазевавшегося коллегу. Сейчас так не делают, но с прошлых веков, когда шаманы конкурировали жестоко, самострелов осталось по всей Якутии достаточно. Стоят настороженные и ждут свою жертву. Если Попов – подранок, тогда понятно, что с ним творится. А ведь мог бы стать сильнейшим из нас, бедный добрый мальчик…
Верховному было невдомек, что Валера прекрасно видел спусковые веревки самострелов, и пока был маленький, пролезал под ними, а когда вырос – переступал. Некоторые самострелы были насторожены не на шаманов-конкурентов, а на обычных людей, потомков тех, кто шамана обидел. Разряжалась эта пакость только выстрелом. По-хорошему, стоило бы нарисовать карту опасных зон, куда некоторым лучше не соваться, но даже Валера не очень понимал, как объяснить людям смысл опасности, и совсем не понимал, как замотивировать шаманское сообщество, чтобы коллеги составили такую карту. Особенно если ты – бестолковый внук знаменитого деда и тебя скорее терпят, чем любят.
Собственно, в этом и была главная проблема Валеры Попова: он не понимал даже такой ерунды, что его вполне считают за своего, – поскольку сам не видел в себе полноценного шамана старой школы. Он с детства привык изучать дедушку и сохранил этот взгляд на профессию со стороны: ему был интересен якутский шаманизм как образ мыслей и образ жизни, как особая философия – и совсем не интересен шаман внутри себя. «Да так, балуюсь…» – говорил он о своих
