– Но как же?..
– И то, что вы в квартире храните табак! Могу дать вам совет: увозите его отсюда, чем скорее, тем лучше. То же касается и револьвера. С новой властью шутки плохи. Спекулянтов, нелегальных торговцев и им подобных мы поставим к ближайшей стенке. С вами это тоже вполне может случиться. Доносить на вас я, разумеется, не стану, я не служу осведомителем. Только поэтому я вас и не выдала. Но скажу одно: убирайте отсюда все свое хозяйство. Если вас с ним поймают, то никакой Михаил Ильич не поможет – тогда вам конец.
У Ребмана глаза, как мельничные колеса:
– Михаил Ильич, говорите?
– Да-да. Мы его тоже знаем, как и то, что вы с ним друзья. Я ведь вас несколько раз видела в кружке.
– Как, и вы тоже там оказались?
– Оказалась? Да я там постоянно бывала, хоть и не афишировала этого.
– Так почему же вы нынче не с ними? – недоверчиво поинтересовался Ребман. И продолжил с понимающей гримасой: – Ах, прекрасное дитя, ведь они слишком опасны!
Но барышня ни на минуту не выпускает поводьев из рук. Ледяным тоном она ответила:
– А кто вам сказал, что я нынче не там? Я там все время, и днем, и ночью, пусть не прямо на улицах, где мне в настоящее время делать нечего. Однако в остальном… Знаете ли вы, что я…
– Анюта! – попыталась остановить ее старшая сестра, как раз вышедшая в коридор.
Но младшая только смеется:
– Теперь я могу все сказать, этот револьвер уже ни для кого не опасен…
И она достала его из своей сумочки. Это был револьвер Ребмана:
– Я его взяла к себе из предосторожности. Хотите, верну?
– Что, это действительно мой?
– Глядите сами.
Ребман взял оружие. Осмотрел его со всех сторон. И вдруг сказал:
– Да, но в нем недостает…
Он понюхал ствол:
– Из этого револьвера стреляли!
– Ну да. А вы разве не слышали? Это же был сигнал!
– Да, но эти ребята утверждали…
– Они точно знали заранее, откуда раздастся выстрел и что он означает. Этот спектакль мы разыграли только ради матушки. Она не знает о том, что я…
– Анюта!
– Ничего, сестрица, теперь уже всем можно говорить, кроме мамы: я командую силами нашего квартала!
– Вы, двадцатипятилетняя девушка, командуете?! – воскликнул Ребман и громко рассмеялся.
– Не верите?
– Нет, но я готов поверить в то, что вы – одна из величайших актрис, когда-либо выходивших на сцену, даже в этой стране, где они растут, как яблоки на деревьях. И как возможно исполнять такие обязанности, оставаясь здесь, в запертой квартире?
Анюта жестом предложила ему следовать за нею. Она подошла к стенному шкафу, в котором Ребман хранил свой табак, и отперла его. А он-то думал, что он единственный обладатель ключа! Анюта отодвигает несколько пачек: «Это уже неважно», – говорит она сестре и предъявляет второй телефон:
– Ну, что вы теперь скажете?
Ребман пытается улыбаться:
– Что он вам вряд ли пригодится: Центральный телеграф ведь все еще в руках юнкеров!
– А наш – нет! – смеется в ответ Анюта. – Смотрите! Она указала на два провода, которые шли от ножки шкафа к лампе и были так хорошо спрятаны, что даже Ребман своим острым глазом их не приметил:
– Вот как ловят зайца! Мы не у Керенского учились. У этого клоуна нам учиться нечему.
В этот момент лицо Ребмана достойно кисти портретиста. Эта Анюта, маленькое существо с васильковыми глазами ребенка, еще ничего не знающего о мире и о жизни, эта девочка, которая когда-то говорила Ребману, что его нужно посадить за решетку за то, что он прихлопнул осу! А Ребман еще, помнится, отвечал ей на это, что ее впору отдать в Армию спасения! Нет, это невозможно потому, что для таких заданий не выбирают детей!
– Но как же ваша маменька? – вспомнил он наконец.
– Тсс! Выслушайте меня внимательно.
Она прошла вместе с Ребманом в комнату.
– Петр Иваныч, – заговорила девушка, – сегодня я спасла вам жизнь. Товарищ Андреев нашел в кармане вашего пальто револьвер.
– Но перед этим вы сказали, что подавали из него сигнал!
– Да, сигнал, что все обошлось благополучно. А Андрееву я сказала, что револьвер мой, и я спрятала его от матери в кармане вашего пальто. Если бы я поступила иначе, вы бы теперь лежали там внизу, в переулке.
– Это правда?
– Такая же, как и то, что меня зовут Анна Гавриловна. А теперь я жду от вас ответной услуги: не говорите ничего моей матери. Это разбило бы ей сердце.
– А если она все узнает от кого-то другого?
– Я сама ей откроюсь, нужно только время для того, чтоб она смогла все лучше понять. Тогда она примет все спокойно, и ее сердце не будет разбито. Обещайте же мне.
Вместо ответа Ребман подал ей руку.
За окном вдруг снова разверзся ад: стрельба такая, что ставни дрожат и мебель движется. Мятежники установили внизу пушки и стреляют из них по Центральному телеграфу, современному, семи- или восьмиэтажному зданию, состоящему почти только из одних окон и расположенному в двухстах метрах от конца переулка. Туда ночью переместились юнкера. И поскольку они стреляют сверху, за ними сохраняется преимущество.
Но красные тоже тертые калачи. Ребман слышит на чердаке, как раз над своей комнатой, стук и грохот. Судя по всему, они пробивают дыру в несущей стене. Потом начало тарахтеть так, как будто там работали электрическим отбойным молотком, – сорок восемь часов кряду, без единой остановки. А снизу из переулка бьют еще сильнее. Дважды юнкера попадали в их пушку из миномета. Теперь большевики тоже установили внизу миномет.
Но, несмотря ни на что, телефон все еще работает. Мужественные телефонистки оставались на посту, хотя некоторым из них это стоило жизни.
По непонятной причине «товарищи» не заперли переднюю комнату, в которой находился аппарат, и Анюта тоже ничего не говорит, когда Ребман телефонирует своим знакомым. Но ему не удается узнать ничего, кроме того, что все живы и еще не голодают. Какова обстановка в действительности, не знает никто. Но пока можно звонить по телефону и еще ходят трамваи…
Об этом сообщил Карл Карлович.
– Как, трамваи ходят?
– Да-да, мы даже выходили на улицу. Ты видел брата с тех пор, как эти сволочи…
– Тсс! Мы ведь среди них находимся!
– Так возьмите же несколько гранат и высадите мерзавцев на воздух! В вашем арсенале их ведь целый ящик!
– Был да сплыл. Теперь весь склад принадлежит уже им, а не нам.
– Что ты такое говоришь? Как это возможно? Не могу поверить! Разве нет никого, кому хватило бы мужества…
– Они еще до вас не дошли?
– У нас здесь вообще никого. Я даже не знаю…
В этот момент послышался щелчок – и связь оборвалась.
– Как бы не добрались и до этой цитадели! – во весь голос сказал Ребман. Он пытался дозвониться еще в течение получаса. Но ответ был всегда один и тот же – связи
