— Эх, собака, такой во всем свете не найдешь.
— Не собака, а золото, — оборвал юноша и дернул одну из удочек.
— Ну, конечно, золото. Степа, сколько уж перетаскала-то? — спросила Таня.
— Да за два года больше пятидесяти килограмм. Вот третий год начинаем. Там в Европах бы рассказать, небось не поверили бы.
Таня усмехнулась.
— Ну ладно, подождем еще. Когда снова отправляете?
— Только через три дня.
— До свидания, Степа, темнеет, надо домой.
Когда она поднималась на последний холм, то стало уже совсем темно. Она уверенно шла по знакомой тропинке, когда навстречу из-за дерева выросла высокая фигура.
— Кто идет?
— Человек, — спокойно ответила Таня.
— Знаю, что человек, а какой человек-то?
Таня разглядела детину, требовавшего от нее сахара.
— А, заграничная барышня. Идем, идем, разлюбезная моя. Вот и попалась.
Он схватил Таню за руку. Она вырвалась и отскочила в сторону. Он бросился за ней и быстро схватил ее опять.
— Руки прочь, — раздельно произнесла она.
Слова были так властны, что он было отпустил ее. Но потом опять схватил и как перышко поднял наверх.
— Чего там прочь? Что захочу, то и сделаю. Тоже штучка.
Он ждал, когда она начнет биться. Так привык к этому и это ему доставляло особое наслаждение. Но Таня была совершению невозмутима и ее полное спокойствие сковывало его движения.
— Оставьте меня сейчас же, — опять произнесла она медленно и холодно.
— Не оставлю…
— Нет, оставишь, — раздался сзади голос Воронова и он так тряхнул нападавшего, что тот отлетел в сторону.
— Ну и влетит же тебе шомполами. Идем, сукин сын, в управление, — сказал Воронов, взяв его за шиворот.
— Оставьте его, он больше не будет, — заступилась Таня. — Иди и другой раз по ночам в лесу к женщинам не приставай, — добавила она.
— Зачем отпускать, Татьяна Николаевна, надо проучить.
— Ну его, пусть идет. Он больше не будет. Правда, не будешь?
— Простите, барышня, сам не знал, что делал, — отвечал он, дрожа всем телом.
— Спасибо, Воронов, что меня выручили. Мне противно было до него дотрагиваться, — сказала Таня, отходя со своим телохранителем от места нападения.
— Вот видите, Татьяна Николаевна, всегда говорил вам, не ходите вы к старателям, хорошего там не увидите. Ну что бы вы сделали с таким, если бы я не встретился?
— Что-нибудь бы сделала, Воронов, это еще не так страшно. Есть вещи куда страшнее. Если бы только такие опасности были на свете, жить было бы просто.
— Как волка? — спросил он, в первый раз напоминая ей о той зимней ночи.
— Ну зачем? За кого вы меня принимаете? Как-нибудь бы иначе, — ответила она нехотя.
— Эх, Татьяна Николаевна, уезжайте вы поскорее из этих мест, по дружбе вам говорю.
Начальник Отрадненского горного района нервничал. Ему прислали запрос из центра, почему трест в этом году добывает меньше золота, когда рабочих и старателей прислано больше. Хилидзе произвел тщательное обследование работ во всех пунктах района.
За холмом в Ракитино в прошлом году было около ста человек и они сдавали каждую неделю больше килограмма золота. А в этом году там более двухсот старателей и они не сдали и полутора килограмм.
Он потребовал объяснения у старых старателей, с которыми он работал уже по несколько лет.
— Пески обеднели. С утра до ночи работаешь, работаешь, а толку не видно. Хоть бросай, — объяснил Носов.
Хилидзе приказал принести образцы песков в лабораторию. Русские химики нашли, что пески стали действительно беднее.
— А ну, что англичанин скажет, пусть он анализ сделает. Так-то вернее будет, проверка на проверку, — сказал Хилидзе главному инженеру, с которым обсуждал результат анализа русских химиков.
Паркеру принесли пески, взятые из разных речек.
— Какое богатство здесь на дне речек, — сказал он Тане, выйдя с ней днем на прогулку.
— Богатства нет и пески бедные. Вы понимаете, Паркер, они обеднели, — настойчиво сказала она, лукаво взглянув на него.
Он вдруг все понял и ему казалось, что понял окончательно. Если бы знал это раньше, до въезда в Россию, конечно, не взял бы ее с собой. А теперь благодарил судьбу за то, что не понял тогда, за то, что привез ее в уральские леса. За то, что все это время был с ней.
Опять вспомнил ту парижскую Дикову с серыми глазами. Значит, эта действительно не та. Значит, эта его обманула. Значит, нельзя верить ее словам… мелькнуло у него в голове…
Но не все ли равно, которая эта, как ее настоящее имя. Он твердо знает, что вот именно с этой он не хочет расставаться, — возражал он сам себе.
— Вы мне сказали неправду тогда в вагоне, — ответил Паркер на Танину настойчивую фразу.
— Нет, правду, я же вам дала слово.
Он не мог не верить. Он верил. Но опять все становилось таким нереальным.
— Хорошо, если вы хотите, пески обеднели. Я делаю это только для вас. Но мы через два дня уезжаем, я закончил работу. Нашел свое синее золото и там… и здесь, — он взял ее за руку и внимательно посмотрел в ее глаза.
— Нет, мы уезжаем через неделю или десять дней, — ответила она, обдавая его своими лучами.
Паркер подчинился ее требованию. В ту минуту он подчинился бы всему, что бы она ни попросила. Он был в полной власти ее женской силы.
— Нет, товарищ начальник, здесь ошибки быть не может. Мы за ними следим с прошлого года. Друзья неразлучные стали, — со злой усмешкой говорил старатель Дышко, сдавая золото Хилидзе.
— В прошлом году нас тоже к нему на Медвежьих приисках подсадили, — недаром мы наседками зовемся. Он и сам не знает и своих подвел. Осенью их всех переловили, а его оставили и сюда на развод прислали. Он ей знак ихний подал, а она ответила, — продолжал Дышко.
— Да вы, может быть, ошибаетесь?
— Как же тут ошибиться. Сперва левую ладонь правой рукой один раз, а потом левой рукой правую ладонь два раза. Нету тут ошибки, это все те же. Мы на то и поставлены, чтобы понимать. Будьте покойны, это все та же банда.
В тот же вечер Хилидзе разговаривал с Вороновым, причем обставил этот разговор так, чтобы он не вызвал подозрений.
— Вы что-либо замечали за Диковой и за англичанином? — спросил грузин.
— Еще бы не замечал, конечно, замечал.
— Что такое?
— Да все вместе гуляют. Он в нее совсем влопался. Переводчица тоже.
— На это мне наплевать. А еще что?
— Что же еще-то замечать? Кто бы они ни были, что они тут сделать могут? У нас в руках? Поди, золота от нас не украдут, — с оттенком презрения ответил Воронов.
— Из моей-то комнаты не украдут. Да раньше-то, чем ко мне попасть, оно куда-то исчезает. Смотрите, сколько народу работает, а добыча все не увеличивается. Уж третий год, как по приискам действует шайка. Куда-то сбывают золото. Сколько не
