— Уже иду! — покорно откликнулся Эрнест.
Спустившись в прихожую, он обнаружил там Элис — опять в брюках и грубом свитере, но все же неописуемо прекрасную.
«Как она прекрасна! — мысленно восторгался Эрнест. — И не только внешне: самое прекрасное в этой девушке — это ее душа… Нет, она была девушкой. А теперь она настоящая женщина!»
И сделал из этого неожиданный вывод: интересно, кто–нибудь еще это заметил?
Похоже, заметили все.
На этот раз всем распоряжался не он, а Элис. И у нее это получалось просто отлично! Она успокоила миссис Кейл и послала ее передать деду, что тот может спокойно продолжать спать. Она отыскала фонарь, зажгла его и двинулась во главе всей процессии к Старому роднику у перекрестка, где накануне как раз укрепили третье панно и где уже собирались жители деревни, тоже вооруженные фонарями. Среди них был и Гаффер Тэттон. Старик был полностью и вполне аккуратно одет, и Элис, заметив удивление Эрнеста, шепнула ему:
— Гаффер живет в доме напротив. Совершенно один. Честно говоря, я не думаю, что он так уж часто снимает одежду.
Эрнест не выдержал и улыбнулся. Что ж, это многое объясняло!
Но он–то с чего чувствует себя таким счастливым? Да еще так отважно держит за руку свою подругу, не обращая внимания на остальных жителей деревни? Да, с ним явно происходило нечто непонятное, он словно оказался во власти некой могучей силы, совершенно недоступной его пониманию. И при этом он, точно ребенок, глаз не сводил с Элис, ожидая ее указаний.
Но она никаких указаний ему не давала, да и никто другой тоже. Наконец они достигли подножия холма и увидели то, на что во все глаза смотрели те, кто успел прийти сюда раньше. Панно у колодца осталось нетронутым. Однако прямо перед ним, в том самом месте, о котором Эрнесту рассказывал Гаффер Тэттон, где трава росла прямо на перепревшей листве, скопившейся на тонком слое черепицы, некогда обрамлявшей колодец, зияла огромная черная дыра.
И возле этого провала валялся деревянный молоток.
Начиная догадываться, что здесь произошло, Эрнест тихо спросил:
— Неужели это?..
— Да, видимо, так, сэр. — Гирам Стоддард вышел из толпы в круг света, отбрасываемого фонарями. — Нас всех молодой Роджер поднял… Вот он. Ну, молодой человек, теперь ты достаточно взрослый, так что рассказывай сам.
И юного кучера леди Пик вытолкнули из толпы вперед.
— Видите ли, сэр, — начал, запинаясь, Роджер, — как вы из замка–то ушли, ее милость стала вести себя все страньше и страньше… И раз мы слышим — встает она среди ночи!.. Меня–то Мэй разбудила, ее горничная, сэр, она спит в соседней с ее милостью комнате… И Мэй сказала, что хозяйка встала и ушла куда–то. И все ругалась себе под нос, все что–то бормотала… — Роджер с шумом сглотнул. — А еще Мэй сказала — вы уж простите меня, сэр! — будто ее милость совсем рассудка лишилась!
— А дальше что было?
Эрнест и сам хотел задать этот вопрос. Но Элис его опередила. И спросила очень спокойно, абсолютно не думая о том, какое впечатление на собравшихся может произвести ее мужской наряд.
— Ну… — Роджер беспокойно переминался с ноги на ногу. — Вы ведь знаете, сэр: в замке возле гонга, которым на обед созывают, всегда деревянный молоток висел… А потом этот молоток исчез. И я так и не смог придумать, кто еще, кроме ее милости, мог бы его взять…
Эрнест наклонился, поднял молоток и сказал, разглядывая его:
— Да, это он. И, по всей видимости, моя тетка взяла молоток и пошла к колодцу, чтобы разбить эту картину, верно?
По толпе пролетел вздох облегчения. А Гаффер Тэттон был настолько доволен, что даже кое–кого подтолкнул под ребра.
— Похоже на то, — каким–то странно напряженным голосом проговорила Элис. — Только она не знала, какая ветхая у колодца крышка… И будучи женщиной толстой и тяжелой…
— Ах!.. — вырвалось у Гаффера Тэттона. — Уж в этом–то смысле она двоих стоит! Это точно!
Остальные старательно прятали глаза, но даже Эрнест догадался об истинном смысле слов Гаффера. А через некоторое время Гирам Стоддард как бы подвел итог:
— Так что никто ничего поделать не мог!
Его слова вызвали гул всеобщего одобрения. Эрнест задумчиво переводил взгляд с одного лица на другое. Он понимал: именно на это они и надеялись; точнее, надеялись, что так вполне может случиться. И не имело смысла сейчас говорить, что если б они, услышав ее вопль, прибежали сюда чуть раньше, то, возможно, спасли бы ей жизнь. А с другой стороны — да с какой стати им ее спасать? Будь он на их месте, тоже вряд ли поспешил бы…
И снова он ощутил близкое присутствие неведомой и могучей силы — прямо тут, у себя под ногами. Только сейчас, в эти быстротечные глухие ночные часы, он отчетливо слышал, как глубоко под землей мчится бурный поток…
«К сожалению, уже не такой чистый, как прежде», — подумал он.
— Принесите крючья и веревки, — сдавленным голосом велел он людям. — Надо вытащить ее оттуда. А те, кто всегда берет воду из этого колодца, пусть лучше пока воздержатся.
— Мы уже подумали об этом, сэр, — сказал Гирам. — Те, к кому в дом отсюда проложены трубы, на всю ночь оставят краны открытыми.
— Чтобы все ее следы смыло! — сказал Гаффер Тэттон, улыбнулся беззубым ртом и заковылял через дорогу к своему дому.
— Вы намерены продолжать праздник? — спросил Эрнест священника за ранним завтраком; глаза у Эрнеста были красные.
— Разумеется.
— А вам не кажется, что при сложившихся обстоятельствах это не совсем уместно?
— Дорогой мистер Пик… А может быть, я могу называть вас просто Эрнест? Особенно если учесть ту степень нежных чувств, которые вы испытываете к моей внучке?
«О, старый мудрый филин! — подумал Эрнест. — И ведь он, пожалуй, выглядит чрезвычайно довольным!»
— Да, конечно, — машинально ответил он.
— Ну что ж, мой дорогой Эрнест: вы ведь, если честно, и сами не думаете, что это было бы так уж неуместно, не правда ли?
— Если честно — да!
— В таком случае мы будем продолжать праздник. И, между прочим, — мистер Поллок вытащил из кармашка часы, которые были очень похожи на часы Гаффера Тэттона, — нам уже пора.
Эрнесту показалось, что буквально все жители деревни высыпали на улицу, чтобы принять участие в праздничном шествии,
