– Слава богу, обошлось без жертв.
Трудно было жителям выживать в лесу в сильные морозы. В землянках было холодно и голодно, но, сплотившись, они решили выстоять, во что бы это не стало, дожить до весны, а там будет намного легче.
Давыдов, увидев среди женщин Наталью Григорьевну, быстро зашагал к ее землянке, был он совсем не пьян. Наталья не хотела, чтобы он подходил к их жилищу, и сказала девочкам, чтобы закрыли дверь.
– Что тебе нужно от меня, Кузьма?
– Поговорить надо.
– Ну, о чем нам с тобой говорить? – Наталья смотрела на него сердито и сурово.
– Наталья, ты уже давно знаешь мое отношение к тебе. Ты всегда была мила моему сердцу.
– А ты мне совсем не нравишься! Наоборот, вражина ты, Кузьма! Мужа у меня отнял, сослал на каторгу, это ведь твоих рук дело, не так ли? Видеть тебя не могу.
– Ошибаешься, Наталья, не я в этом виноват. Это Советская власть, Сталин, такие были времена, все друг на друга доносили. Сейчас наше время наступает, и мы прикончим всех коммунистов со Сталиным вместе. Разберемся, наведем порядок. Я хочу начать жизнь только с тобой, мила ты мне с молодости, завидовал я твоему Ивану. Хочешь, я буду тебе помогать и твоим дочкам, снабжать вас продуктами, заберу вас всех к себе в Брасово, а ты будешь жить, не зная горя и забот? – разгорячился Кузьма.
Наталья, гневно глядя ему в глаза, промолвила:
– Не надо мне ни твоих продуктов, ни, тем более, тебя и твоей любви. Ты сгубил моего мужа, которого я всегда любила. Все, что у меня осталось – это мои дочери и светлая память о муже. Уходи и больше не подходи ко мне!
– Смотри, Наталья, не ошибись, я имею большой вес, могу сделать тебя счастливой, поверь мне.
Грудь Натальи всколыхнулась, глаза зло сузились:
– Вижу, начальник, ты везде пристроишься, оборотень. Нашим – вашим, знаем мы таких! Еще немало наших русских душ истребишь. Да… Бог тебе судья, Кузьма. Она повернулась и твердым шагом направилась к своей землянке, где ее ждали дочки.
Давыдов не стал ее преследовать, только крикнул вдогонку:
– Ты подумай над моими словами, позовешь– я сразу приду за тобой. Никуда ты от меня не денешься, все равно будешь моей, другого пути я тебе просто не дам.
– По коням! – крикнул Давыдов и вскочил на ходу в сани, лошади рванули и укатили.
Дед Гриша, наблюдавший за этим балаганом приехавших полицаев, заметил:
– Не солоно хлебавши отвалили, людей не тронули, и то хорошо. Праздник тут устроили, веселиться решили, понаехали тут! За женщинами приехали, любовь, видите ли, у них. Ничего, поживем, увидим, на чьей улице будет праздник! Чья возьмет пока неизвестно еще! Но, дай Бог, выживем и победим врага, будете бежать отсюда, как пришли, – ворчал дед Гриша, войдя в свою землянку.
Казнь партизана
В марте в лесу еще лежал снег, но солнце уже было высоко и помаленьку теплело. Рано утром жители лагеря услышали сильный грохот и взрывы в стороне Кокоревки. Дед Гриша сразу распознал, что это партизаны, где-то между Алтухово и Кокоревкой пустили состав по откос.
– Так им и надо, а мы от души порадуемся за наших партизан!
Лицо его сияло от радости за наших! Где-то ближе к полудню в убежище появились три молодых партизана. Один из них был кудрявый, с черными усиками, все поглядывал на девушек и, улыбаясь, подмигивал. Дед поинтересовался, что за грохот они слышали утром:
– Не вы ли поезд под откос пустили?
Черненький улыбнулся и ответил многозначительно:
– Все может быть, отец! Время военное, говорить нельзя. Спокойной жизни у немцев не будет, это факт!
– Добро, вы правы, молодцы, ребятки, я все понял, – заулыбался дед беззубым ртом.
Партизаны зашли в землянку. Один из них был родственником тетки Дарьи, а рядом находилась землянка Дуняши Зверевой, которая проводила своего мужа в первый день войны. Дуняша родила мальчика в феврале, назвала его Витей, забеременела она еще до свадьбы. Дуняша была очень красивой. А после родов еще больше похорошела. Хотя питание было совсем плохое, но природная красота от этого не уменьшилась. Она приглянулась одному партизану, черненькому, с усиками, и он решил познакомиться с ней поближе. Познакомившись, он стал частенько появляться у нее, проводил с ней время в землянке. Дуняша совсем забыла про свое замужество, отдалась новому чувству.
Три дня провел партизан, в землянке у Дуняши, не показываясь на улице. На четвертый день грянула расплата. Утром прискакали пять партизан верхом на лошадях. Они арестовали всех трех партизан, связали им руки и вывели на поляну, устроив трибунал.
Старший по званию, спросил строгим голосом:
– Почему вы, партизаны, здесь находитесь? Почему после выполнения задания не вернулись в отряд и не доложили командованию?
Чернявый был встревожен, побледнел и произнес:
– Мы выполнили задание, пустили эшелон врага под откос, и решили, что заслужили себе отдых.
– Не имеете без разрешения командования, это есть в Уставе. Вам это неизвестно разве?
– А если у меня любовь возникла в военное время, это касается моей личной жизни, как с этим разобраться, товарищ командир? – спросил чернявый.
– Вы грубо нарушили военную дисциплину и еще оправдываетесь, за это полагается расстрел без трибунала. За нарушение воинской дисциплины в военное время вы приговорены к расстрелу немедленно, а те двое – на особое распоряжение командования отряда.
Чернявого отвели в сторону, подальше от мирных жителей. Он просил о помиловании, взывал к справедливости, ведь воевал он без нарушений.
– Если мы все начнем отдыхать, не соблюдая воинскую дисциплину, мы сразу же проиграем войну. Немцы только и ждут, что мы ослабнем и сдадимся. Ты именно был назначен старшим в группе, и от твоего решения зависели ваши действия, – ответил ему командир.
Его привязали к дереву, старший дал команду: «Приготовиться!!!».
Анатолий – так звали этого партизана – попробовал зайти за дерево. Он до конца понял серьезность своего положения и был в панике. Стреляющий партизан двигался по кругу за ним, целясь из винтовки.
– Не стреляйте, я прошу вас, вы же не каратели, я искуплю вину.
Но старший был неумолим и приказал привести приговор в действие немедленно. Наконец раздался выстрел, стреляли два партизана. Один из них, видимо, промахнулся, а пуля второго попала Анатолию в голову. Голова откинулась назад, слетела в снегчерная шапка, он повис на веревке, привязанный к дереву.
Дед Гриша, наблюдавший за эпопеей, воскликнул:
– Какая же это справедливость? Самосуд какой-то!
Оказывается, все жители наблюдали за этим спектаклем, разыгранным при людях.
Дуняша, стояла у своей землянки и навзрыд рыдала:
– Прости меня, это я виновата во всем.
Никто не понимал, почему свои партизаны поступают так жестоко, стреляют в своих.
Старший услышал, как дед отозвался о справедливости наказания
