– А она не прибавляла к этому приставки «горе»? – рассмеялась я. – Обычно это звучит как «горе-психолог», если это говорит моя сестра.
– Она не любит психологов? – в голосе едва прикрытая радость. Повезло Фае, повезло. Чего не скажешь о самом Игоре. Я-то, как никто, хорошо знаю, что это такое – заниматься делом, которое никто не одобряет и за дело-то даже не считает.
– Скажем так, она психологов в целом сильно недолюбливает, но вашему сыну она выдала амнистию.
– Но не вам, так?
– Мне – нет. Она по-прежнему считает, что лучше бы я оканчивала экономический факультет. И вообще, она уверена, что знает, как мне жить так, чтобы жить правильно.
– А вы?
– А я точно знаю, что если бы мне пришлось работать бухгалтером, я бы повесилась. Экономика – это не мое. Господи, как же это у вас получается – так орудовать картошкой этой дурацкой.
– А, это! – Елена Михайловна махнула рукой. – Ерунда. Все думают, что работа врача – это зазубривать латынь и уметь называть все кости до единой их скучными латинскими названиями. Отчасти это и так, но только хирурги после того, как выучили все косточки и еще кучу всего, идут и учатся работать руками. Мы называли это «кружок кройки и шитья». Нужно натренировать руки, тело, сознание так, чтобы быть уверенным в самом мельчайшем движении, в том, сколько миллиметров ты прошел. Порой приходится работать вслепую, на ощупь, на чистой мышечной памяти. Руки – наш инструмент. А тут – картошка. Я вас умоляю. А ваш муж чем занимается?
Транспортировкой и продажей героина.
– Он работает торговым представителем, – ложь, полная и стопроцентная. Домашняя заготовка как раз для таких случаев. Сережа работал то чернорабочим, то электриком, то менеджером на процентах. Он начинал заново, наверное, миллион раз, но ни разу так нигде и не закрепился. Двигаясь по карьерной лестнице, он каждый раз спотыкался о какого-нибудь «беспросветного идиота» в начальстве, после чего довольно быстро вылетал и снова начинал все заново. Сережа в каком-то смысле как ребенок. Идеалист, который верит в то, что все должно быть по справедливости, что зарплату должны давать вовремя и в полном объеме, а если он вдруг опоздает на работу на три часа, его обязательно простят. Может быть, в этом и виновата его мать, которая растила его, как любимый оранжерейный цветок. Тьфу, опять цветы.
Мне все равно, кто виноват и как Сережу растили. Да, это заявление звучит инородно в устах психолога, но мне плевать. Мне не нужны объяснения, мне нужно, чтобы никто не искал контрабанду под одеялом со Смешариками, под которым спит моя дочь.
– Вы его любите? Фая говорила, что у вас был непростой период, что вы жалеете мужа.
– Она так сказала? – удивилась я. «Жалею» – это было, наверное, самое точное описание наших с мужем отношений. Я его жалею. Он неплохой человек, и я его жалею. У нас была Большая Любовь. Иногда даже Большая Любовь оборачивается разочарованием, усталостью и болью, но мы все равно держим ее при себе, как сокровище. Только то, что сжигает нас изнутри, остается с нами навсегда.
– Мы все наших мужчин немного жалеем, верно? – легко рассмеялась Елена Михайловна. – Так как вы познакомились?
– Одна моя институтская подруга привела меня на тренинг по телесной медитации.
– Это что ж такое будет? Медитацию-то я знаю, а вот такую ее разновидность, как телесная…
– Это было связано с расслаблением. Концентрация на тех или иных зонах в теле.
– И ваш муж тоже был там?
– Да, – кивнула я.
– Немногие мужчины занимаются такими вещами.
– Немногие, это точно, – согласилась я. – А жаль.
– Возможно, вы правы, Лиза. Нам вот с мужем очень иногда не хватает расслабления. Мы даже ходили к массажисту, чтобы он нам снял напряжение в шее. У Славы даже были головные боли. Эти медитации очень полезны. Между прочим, и ученые тоже подтвердили. Глубокое дыхание укрепляет…
– Префронтальную зону коры головного мозга, – рассмеялась я. – Вы тоже говорили об этом с Файкой?
– На самом деле, с Игорем, – хмыкнула она.
Мы замолчали и вернулись к работе. Я вспомнила, как мы с Сережей долго разговаривали о сущности человеческой, о том, что происходит на тонких уровнях человеческого сознания, когда человеку удается погрузиться в «неведение» и «небытие». Мы говорили и не могли наговориться, пошли вместе к метро, он проводил меня до дома. Потом позвонил – чуть ли не на следующий день. Встретил меня в институте, и мы гуляли по Москве целую ночь. И говорили – о духовном развитии, о бессмысленности экономики как науки – я тогда училась на факультете экономики, о мире, о других мирах, о людях, которым нужна помощь. Мы так много говорили с ним когда-то – обо всем на свете. Пока не начали говорить о деньгах на жизнь.
Сережа был неплохим человеком. В этом была большая проблема. Если бы он был плохим человеком, все было бы куда проще.
– Вообще у нас, в России, мужчин часто жалеют. Хотя мне лично чаще жаль женщин. Им больше достается. Не согласны?
– О, да, и вы даже не представляете, насколько, – улыбнулась я, когда в кухню, как ведьма на метле, влетела Фая.
– Нет, ну за что?! – всплеснула она руками.
– Фая? Ты чего? Что случилось? – спросила я.
– Да ничего! – воскликнула она тоном взбешенного родителя перед тем, как начать читать долгую изнурительную педагогическую лекцию своему ребенку. – Ничего особенного. Просто мама наша пришла. Но не с подругой. Нет, не с подругой, понимаешь? И это, знаешь ли, совершенно другая история.
Глава пятая. Беспокойная старость
Мама привела с собой мужика.
Фая тихо повторяла это на разные лады – так, чтоб услышать могла только я. «Она с мужиком». «Она не одна». «Думаешь, возможно, чтобы у нее была такая подруга… мужского пола?» И прибавляла: «Это все ты виновата». Последнее было адресовано мне, без логики и каких-либо объяснений. Я даже не знала, что отвечать. Минуту назад я корила себя за то, что редко звоню своей «постаревшей, одинокой, забывчивой, вполне вероятно, уже страдающей склерозом матери», женщине, которая растит на даче тыкву, а затем показывает ее фотографию всем своим подругам. Но вот передо мной стоит уверенная в себе женщина в красивом сливовом платье-футляре и держит под руку мужчину. Не мужика, как сказала моя сестра, а именно мужчину.
Незнакомый, неизвестный, он вызывал вопросы и желание попросить его уйти и не тревожить наш давно устоявшийся мир и покой. Что-то говорило мне, что он не уйдет. Что-то – в его выправке военного в отставке. Ухоженный, одетый со вкусом в хорошие, хоть и не новые вещи, он был чем-то похож на Шона Коннери в годы его красивой зрелости. Такой же седой, с такой же бородой, в очках с тонкой оправой. Опасный. Неглупый. Мы так много можем сказать о человеке, только взглянув на
