– Сережа, – окликнула я его, когда он уже стоял в дверях.
– Да, Лиза? – спросил он, пропуская Вовку вперед.
– Я очень рада, что ты свободен и тебе ничего не грозит.
– Да, я знаю, это просто удивительно. Я ни на что уже не рассчитывал. И я понимаю, что это все – ты.
– Это все совсем не я, – покачала головой я. – Это все просто так сложилось. Результат выбора, сделанного в темноте и с завязанными глазами.
– О чем ты?
– Ни о чем, не важно. Я просто рада, что у тебя все хорошо.
– Спасибо, – кивнул он. Сама вежливость. Когда-то мы стояли на кухне и кричали друг на друга, как сумасшедшие. А теперь вот – спасибо.
– Не за что, – кивнула я. – Сережа, я хочу, чтобы ты ушел.
– Куда? – опешил он. – Сейчас? Почему?
– Нет, не сейчас, – поправилась я. – Я просто хочу, чтобы ты ушел, Сережа. От меня. Потому что я тебя не люблю. И ты меня не любишь.
– Я люблю тебя, – сказал он, но я пропустила его слова мимо ушей. Они ничего не значили. Слова вообще мало значат, они только делают вид, что в них есть смысл, но на самом деле его там нет. Я присела на корточки и принялась чесать Ланнистера за ухом. Сережа стоял в дверях и смотрел на меня – молча, как будто в шоке. Затем он развернулся и ушел в комнату к Вовке.
Глава двадцать первая. Между прошлым и будущим
Я увидела это во сне и тут же проснулась. Я знала ответ, и от этого меня трясло. Было так жарко, словно я была не дома, а в печке у Бабы Яги, и я лежала в кровати, отбросив одеяло, вспотевшая, больная, как в лихорадке. Я вскочила и побежала на кухню, сама не поняла, зачем. Только добежав туда, я поняла, что совсем не знаю, что мне делать дальше. Открыв кран, я жадно прильнула к нему и пила прямо так, от холодной струи, позволяя воде залить мне лицо, намочить и без того влажные от пота волосы. Сережа спал тут же, на кухне, но я вспомнила об этом, только когда повернулась – мокрая, ненормальная со сна, все еще в потрясении от мысли, такой простой и страшной в этой своей простоте, что я не знала, куда себя девать.
Я замерла и перестала даже дышать, я слушала ровное дыхание мужа, которого я бросила, которого я когда-то так любила. Сережа принял мой отказ с равнодушной покорностью, которая должна была меня покоробить, но не покоробила. Я заслужила это. Все лжецы рано или поздно должны прозреть и увидеть правду. Только так становятся рыцарями.
Сережа мирно спал. Его одежда лежала аккуратной стопкой рядом с кухонным диванчиком, сам он помылся, но от одежды еще пахло дымом от костра. Он топил печку в мамином доме и так грелся, он весь пропах дымом, и руки его почернели от сажи, которая все еще была у него под ногтями. Это было так непривычно, стоять рядом с ним, осознавая, что я ничего к нему не чувствую. Ничего плохого, ничего хорошего – только какую-то странную, тихую грусть.
Об мои голые ноги потерся Ланнистер.
– Сирота ты, сирота. Пойдем, я дам тебе колбасы, – прошептала я, осторожно приоткрывая дверцу холодильника. Ночью его свет был ярче, и я зажмурилась, как от боли. Ланнистер спокойно ждал, царственная особа с хвостом, пока я извлеку из недр забитого мамой холодильника заветный кусок «Докторской», а затем все так же, не мяукая, побежал за мной. Я пришла в комнату и села на кровать. Ночь на дворе, о чем ты, Лиза, куда тебя несет. Ложись спать, может быть, ты еще и не права, а людей перебудишь.
Сколько сейчас времени во Владивостоке? Черт, что я делаю? Я набирала номер мамы-жирафа.
– Елена Михайловна? – пробормотала я, сидя на подоконнике. Московская ночь сияла, как рождественская гирлянда.
– Кто это? – сонный голос, будущая Фаина свекровь еще не до конца проснулась, но уже негодовала.
– Это Лиза Ромашина, сестра Фаины. Вы извините, что я вас разбудила, – в ночной тишине мой голос звучал так громко, что я все время боялась кого-то разбудить. Но даже Василиса спала. Елена Михайловна помолчала, а потом чем-то зашелестела, наверное, надевала халат.
– А сколько времени?
– Я не знаю, честно.
– Что-то случилось? Что-то с Игорем?
Я вдруг поняла, как выглядит мой звонок со стороны, и похолодела.
– Нет-нет, что вы. Все в порядке. Господи, я не хотела вас напугать, мне просто очень нужно…
– Что? – спросила Елена Михайловна, уже не скрывая недовольство в голосе. – Что вам нужно в четвертом часу ночи?
– Скажите, Анна – она ведь умерла, да? – спросила я и тут же пожалела, что позвонила. Вот дура! Людей бужу и пугаю ни за что, ни про что. И этот сон, этот полный бред, плод моего больного воображения. Все из-за Капелина, это он меня расстроил и напугал. И звонил весь вечер не знаю зачем. Чтобы еще раз предложить свою помощь? Не нужно, спасибо, у нас свои адвокаты в семье – как у всех уважающих себя наркоторговцев.
И только тут я вдруг поняла, что Елена Михайловна молчит.
– Вы меня простите, – пробормотала я. – Я не знаю, зачем я позвонила. Я просто подумала… не важно, это все не стоит. Я прошу вас, простите меня…
– А Игорь… – спросила она, голос-призрак, эхо старой записи на пленке-катушке. – Игорь тоже знает?
– Я… не понимаю. Это что, правда? – выдохнула я. Елена Михайловна молчала. Тогда я попыталась сформулировать вопросы, но каждый из них был недостаточным, не подходил к масштабам того, что я узнала. Почему? Как такое возможно? Что за ерунда? И что, она это знала все эти годы? Ведь это же бесчеловечно!
– У нее не было никаких шансов, все выяснилось так поздно, слишком поздно. Ее родители были в отчаянии, они буквально заставили ее уехать в Израиль.
– Она никогда его не бросала, никогда не предавала, – я закрыла рот рукой, чтобы не закричать.
– Нет, никогда. Аня боялась, что Игорь поедет за ней, что будет мучиться с нею, не хотела, чтобы он страдал.
– Но он страдает. И он живет с этим по сей день, – сказала я. Елена Михайловна замолчала, пытаясь взять себя в руки.
– Он знает? – спросила наконец она. Теперь уже замолчала я.
– Нет. Я сама догадалась случайно. Игорь ничего не знает.
– Анна потребовала с меня клятву, понимаете. Она была такой… ей было невозможно перечить, – Елена Михайловна всхлипнула. – А Игорь ее так любил. Вы были правы, такую любовь никогда не забываешь, с нею живешь, как со шрамом от операции на сердце. Выжить можно, забыть – ни за что. Я знаю, да, это было неправильно.
– Что вы
