На лесниках залатанные штормовки, нахлобученные до бровей вязаные шапочки, обвисшие на коленях портки, на плечах болтаются тощие рюкзачки. Я в этой компании, действительно, выгляжу чужаком, хотя и нацепил старьё, которое не очень-то и жалко.
— Ну, что, туристы, все собрались? Айда с Яшкой ругаться, — сказал Леший и закосолапил к оружейному складу.
— Здесь вот, и ещё здесь, — дрожащей ладонью Яков придвинул ко мне лист бумаги. Кривой, с обломанным и почерневшим ногтем, палец указал, где я должен расписаться. В комнатке с затенёнными разросшейся сиренью окнами, мрачно даже в ясный день, а ранним утром, когда на улице ещё как следует не рассвело — и вовсе темно. От кривой свечки, чадящей рядом с чернильницей, толку немного, и, чтобы разобрать написанное, пришлось поднести серый и шершавый на ощупь лист бумаги к глазам.
«Я, Олег Первов, получил во временное пользование автомат модели АК-74 и 60 патронов к нему в придачу в рожках. Принимаю на себя полную ответственность за сохранность вверенного мне общественного имущества и обязуюсь возвратить в полной сохранности».
— Что, и патроны во временное пользование? — удивился я. — А вдруг потрачу?
— Лучше бы не надо, — печально сказал Яков. — Сам не обрадуешься, когда будешь объясниловку писать. Да ты не тяни, подписывай, так положено. Число нынешнее, месяц и год пиши. Ещё фамилию поставь. Имя с отчеством не забудь. Как, нет отчества? Ах, да, что-то я подзабыл. Да… ну, ладно, если нет, тогда ничего не пиши, оставь пустое место.
Макнул я перо в чернильницу, пока царапал нужные слова, на лбу от усердия выступила испарина. Как ни старался, строка плясала, будто пьяная — то вверх убежит, то вниз. А в конце, для красоты, на бумажку шлёпнулась клякса. Яков близоруко поднёс расписку к глазам, лицо стало недовольным, губы сжались в ниточку. Кладовщик молча ушёл в соседнюю комнату; послышалось, как звякнул дверцей металлический шкаф, и вскоре я держал в руках видавший виды «калаш».
— Можешь пересчитать, — Яков положил на стол два примотанных друг к другу рожка. — У нас всё точно, как в аптеке.
— Верю, — я прищёлкнул магазин.
— Это правильно, людям нужно верить, — заявил Антон, — Ты бы, Яша, ещё гранат одолжил, хоть парочку. Во временное, так сказать, пользование.
— Нету, — Яков упёрся взглядом в пол.
— Как это нет? Всегда были, а сейчас — нет?
— Не положено. На юг идёте. Если бы на север, тогда другое дело. А так — нету! Ни одной нету.
— Слышь, чернильница, — набычился Леший, — ты чего выпендриваешься? Ты меня знаешь…
— Подожди, Лёша, — оборвал друга на полуслове Антон, — Яков нормальный парень, он всё понимает. Давай так, Яша; мы тебе консервов, или табачка со шнапсом, так сказать, во временное пользование, а ты нам пару гранат одолжишь. Идёт?
Яков замотал головой, а сам на меня искоса поглядел. Дело понятное, деликатные вопросы при посторонних, тем более, при ментах, не решаются. Чтобы не смущать людей, я вышел на свежий воздух, без меня быстрее договорятся.
Утро зябкое. Звёзды на небе погасли, не видно ни одной завалящей тучки, а по земле потянулись языки тумана. Я покурил, и начал притопывать, чтобы немного согреться. Тут они и вышли — вооружённые, и, кажется, довольные. Лесники о чём-то пошептались, я, от нечего делать, сапогом грязь в сторонке поковырял.
— По местам, парни, — дал команду Леший, и мы пошли к трактору. Это раздолбанная гусеничная машина, корпус в разные цвета выкрашен; какую краску нашли, той и замазали ржавчину. Стекла нет, и дверей тоже нет, зато прицеплена большая, перепачканная соляркой, бочка на колёсах. Вся она в чешуйках жёлтой краски, а с одной стороны ещё можно разобрать надпись «молоко». Покрышки со стёртыми протекторами набиты резиновым уплотнителем. Выглядит это чудо техники празднично и нелепо, зато — ездит!
Савелий забрался в кабину. Мотор, как и положено, решил не заводиться: пару минут скрежетал, чихал и фыркал. Потом выхлопная труба выплюнула клуб чёрного дыма, железного монстра прошибла дрожь, внутри у него равномерно затрещало. Если в окрестных домах ещё спали, уж теперь, наверняка, проснулись.
Леший пристроился на краешке сиденья рядом с Савелием. А мы с Антоном забрались на крыло бочки. Дёрнуло, качнуло — поехали! На ухабах ощутимо кренило и трясло. Я, чтобы не свалиться, вцепился в дугу замка на горловине.
По переулкам мы притащились к железной дороге, и дальше потарахтели вдоль неё, мимо бараков, к Южному посту. Частокол проявился из тумана щербатым оскалом. Дружинники распахнули створки ворот, сонный дядька помахал нам на прощание, Антон небрежно козырнул в ответ.
По левую руку — кладбище. Много чего про это место говорят. Иногда по ночам там непонятные шевеления наблюдаются. Люди горазды приврать, но и совсем зря болтать не станут. Вокруг Посёлка, вообще, творится много всякого. Не всё, о чём рассказывают — правда. Наверное, не всё и брехня. Но лучше об этом не думать, и так на душе муторно.
Туман загустел, высунул из леса рваные щупальца, заслоился. Низины наполнились белёсым киселём. Я оглянулся, а ворота уже заперты. Кому довелось пожить до Катастрофы, знают, что мир большой, а для меня Посёлок — и есть весь мир. Я заворожено смотрел, как мой мир тает в тумане.
* * *Лесники — народ любопытный, прочесали все окрестные селения. Посёлки в округе мертвы, но, бывает, улыбнётся человеку счастье, найдёт он что-то полезное: склад с запчастями на мехбазе лесозаготовительного предприятия или гараж, забитый галитом, из которого мы теперь делаем поваренную соль. Однажды в заброшенном железнодорожном тупичке обнаружили цистерны с дизельным топливом. Посёлок ликовал — теперь заживём! Будет у нас, как в раю, даже лучше: техника заработает, и снова появится электричество! В общем-то, как мечталось, так и вышло, только наперёд умникам пришлось поломать голову, как профильтровать старую солярку. Сейчас поездки за горючкой — обычное дело. Путь неблизкий, километров десять в один конец. Хоть южный лес — не северный, а всё равно, как сказал Леший, не по бабам сходить.
От трактора воняет отработанным топливом, в ушах рёв дизеля, по сторонам, сквозь текучий туман, чернеет
