— Не бери в голову. Успеешь, настреляешься, — неожиданно участливо сказал Партизан, — Ты сейчас вот что, ты Савелием займись, ладно? Ободрала его птичка. Как бы плохого не вышло. Про лекарства не соврал? У тебя, точно, есть?
— А, это, — Архип махнул рукой в сторону брошенного им рюкзака. — Всё честно. И стрептоцид, и антибиотики, и шприцы. Где пациент?
Спокойнее, когда над головой шуршат ветви, а вокруг виднеются дома, хотя эти дома — лишь жалкие развалюхи, а деревья — уродливые, раскоряченные, непомерно большие яблони. Пусть так, зато горизонт не видно; чувствовать себя выставленным на всеобщее обозрение — не по мне!
Ровное полотно дороги распалось на отдельные глыбы, между которыми выросла густая трава; асфальт весело крошится под ногами. Проулки захватила буйная растительность. Те дома, что пожалел огонь, давно превратились в груды брёвен и кирпича. На корявых ветвях зеленеют мелкие, незрелые, даже на вид невкусные, плоды. Изредка попадаются привычные глазу тополя да берёзки. Однажды из-под обломков рухнувшего дома выметнулась стайка крошечных голотелых крыс.
Нам не встретилось ни одного уцелевшего строения, лишь оплетённая вьющейся травой колокольня гордо высится среди развалин, оставшихся от местной церквушки. Она усыпана огромными красно-розовыми цветами, вокруг которых вьются тысячи насекомых. Тягучий аромат бьёт в голову не хуже давешнего вина. Лешему захотелось проверить, нет ли на колокольне птичьего гнезда; если уничтожить мерзкий выводок, мир станет хоть немного, да лучше.
— Брось! — одёрнул его Партизан. — Не время ерундой заниматься. Если там кто остался, теперь без тебя подохнет. Кормить гадёнышей больше некому.
По плотине, мимо зловонной илистой лужи, когда-то бывшей деревенским прудом, мы вышли к насыпи, и вскоре железка привела нас к цели. На окраине села мы увидели станцию, там, у перрона, на одном из путей и оборвался маршрут покинутого людьми поезда.
Локомотив почернел от копоти. Вагоны местами остались серыми и красными, а местами покрылись бурыми пятнами ржавчины. Часть платформ, на которых перевозили технику, сейчас пуста: возле них на перроне грудой свалены ящики, замерли непонятные, слегка похожие на тракторы, механизмы; они, как новые, даже тёмно-зелёная краска не облупилась. Другие платформы разгрузить не успели, некоторые прикрывает выцветший, колышущийся на свежем ветерке, брезент.
Здесь кончается железная дорога, на север тянется лишь разбитое шоссе. Поезд дальше не идёт. Тупик.
* * *Махорочный дым перешиб дух затхлости. Сопревшее бельё, расползшиеся, съеденные плесенью матрасы, битое стекло, пластиковая посуда, слой пыли в палец толщиной и лужи на полу. Видно, что когда-то здесь жили люди, потом они куда-то подевались, сейчас в вагоне хозяйничают мокрицы, пауки, и всякая-разная мелкая ползающая дрянь.
Облюбовав уголок посуше, мы привели его в относительный порядок, смахнули пыль, и теперь она, щекоча нос, танцует в воздухе. Я улёгся на обтянутую чем-то похожим на коричневую кожу лежанку. Таких лежанок в вагоне много, расположены они в два яруса, и называются полками. Между ними небольшие столики. Утомленное тело с готовностью расслабилось, и в голове завертелись приятные мысли. А думается об одном: как возвращаюсь я в Посёлок, а меня встречают друзья. Ольга радуется, Катя тоже радуется. Нехорошие люди арестованы и ждут суда — справедливого, но, непременно, строгого. А у меня снова всё в ёлочку, не было ничего плохого, а что было — быльём поросло. Мечтаю, значит, я, а одним глазом поглядываю, как Леший достаёт заветную фляжку, раскладывает на столике холодное мясо и жареных на углях мелких птичек — дар лесных друзей.
Перед тем, как устроиться на отдых, мы осмотрели эшелон, подивились на механизмы и приспособления, стоящие на перроне, на вагон, полный диковинных приборов, назначение которых я не смог даже вообразить. Наверное, в Посёлке разберутся, как использовать эту груду недвижного железа, только сначала надо придумать, как его туда доставить.
Но сейчас не время ломать над этим голову, потому что не так уж это и важно. Мы шли за оружием, так вот, его здесь навалом! Мы взламывали ломиками замки на шкафах и ящиках, а потом любовались обретённым богатством. Многие вещи я видел впервые, и не знал, для чего они и как ими пользоваться. Я даже не знал, как они называются. Мне объяснили, что такое противогазы, костюмы химзащиты и подствольные гранатомёты.
Всем нам пришёлся по душе штабель деревянных ящиков — по два зелёных жестяных короба с патронами в каждом. «Живём, парни!» — зарадовался Леший.
Сорок два «калаша»: одни — как новые, на других — рыжие пятна и струпья высохшей смазки. Чёрная гниль сожрала ремни, но пластиковые цевья и приклады, металлические части оружия с виду целы. Один из автоматов Сашка разобрал и, тщательно почистив, вновь собрал. Мы вышли на перрон, грохот выстрелов заставил взметнуться с окрестных деревьев птичью стаю.
Мы нашли два ручных пулемёта, и пару винтовок с оптическими, так их назвал Сашка, прицелами. Партизан схватил одну из них: «как хотите, ребята, но это моё». А ещё пистолеты, гранаты для подствольников и обычные, дозиметры, плащ-палатки, обувь, зимнее обмундирование, лекарства, сухой паёк и тушёнка. Всё хорошо упаковано, жестяные банки лоснятся от смазки, тюки с одеждой завёрнуты в прозрачную плёнку, и почти не попорчены грызунами. Мы осмотрели не всё, но главное увидели — то, за чем шли, здесь имеется, и даже в избытке.
И вот мы собрались в жилом вагоне с полками-лежанками и обсуждаем, что же делать с обрушившимся на нас богатством. Здесь все, кроме Савки. Тот обнаружил инструменты и прочие интересные железки; зачем ему остальное? И ладно — чем меньше нас, тем больше нам достанется, а потому не стоит тормозить. Голова слегка кружится, то ли от глотка из фляжки Лешего, то ли от усталости. Радостно — теперь уж заживём! — а вместе с тем и пусто. Эта пустота звенит в ушах, а, на её фоне крутятся особенно чёткие мысли: теперь не придётся считать каждый патрон! А сколько здесь металла! Мысли пробегают по кругу, и опять: теперь заживём…
По длинному коридору прогремели ботинки, это Савка вернулся с добычей.
— Ну-ка, ну-ка. Посмотрим, что ты раскопал! — радостно потёр ладони Партизан.
