горестно. – И давно мертвые дети родятся?
– Дык как Иансу-то спалили, – поспешил рассказать Петр и тут же получил тычок под ребра от приятеля.
Словно тени мы проскользнули сквозь расступающуюся толпу, ощущая каждой клеточкой нахлынувшую со всех сторон ненависть.
Выходит, с момента смерти Источника на свет не появилось ни одного Хранителя…
Я шла все быстрее и быстрее в горку, к избе Анны, а в голове крутились хаотичные, беспорядочные мысли. И в них уже заблестело зерно истины, раньше неведомой мне. Обрывочные образы складывались в картинки.
Вот Лопатов-Пяткин с циничной ухмылкой на аристократической физиономии заявляет, что с Берегиней ему нестрашно и последний Источник потерять. А потом слова Старейшины, нависшие надо мной: «А девица-то знает, какой жертвой Источник возрождается?» И издевательский хохот Василия, словно граф смеялся мне в ухо.
Верховная, ее фигура, кружащая по пустому темному пространству башни. «Не знать тебе забвения. Никогда…»
Все встало на свои места и заставило застонать от отчаяния. Сходилось, как обрывки разодранной книжной страницы. Осталось лишь поверить и заставить саму себя принять это да еще раз подивиться собственной глупости – как же можно было запутаться в такой истории, увязнуть в ней по самую макушку?
Оберег Иансы – существо, наделенное силой Хранителей, но лишенное их слабости. Смерть дракона, отнятого и плененного, ему была нестрашна. Он должен был возродить Источник и стать новым Верховным духом. Только в этот раз Оберегом стала женщина. Я, Берегиня. Именно поэтому Хранители не пытались меня убить раньше. Зачем? Видно, на жертвенный алтарь меня положат в свое время, чтобы я стала Верховной, а Источник силы забил вновь, сильный и живительный.
Я мертвяк. И, черт возьми, каждый в этой проклятой деревне об этом знает! Каждая мелкая богомерзкая хранительская душонка!
С ума сойти! Я самый настоящий труп при любом раскладе! И ведь «счастье» быть Оберегом Иансы не подаришь, не продашь, не поделишься им! Хотя…
Хотя отчего же не поделишься да не передашь?
Сумасшедший план пришел мне в голову. Терять мне нечего, даже жизнь моя уже не принадлежит мне. Граф с самого начала собирался стереть Иансу с лица земли, слишком много злобы накопилось на изгнавших его Хранителей. Сумасшедший хотел создать свою Иансу и стать ее полновластным хозяином. Он все рассчитал правильно, кроме единственного, об этом он, несчастный, и не догадывался: Авдей имел свои виды на силу Хранителей, дарующую здоровье и неуязвимость. А значит, зачем губить саму себя и ждать, сложа руки, когда меня положат на жертвенный алтарь, когда можно подставить Авдея?
Кхм, осталось лишь убежать отсюда да найти колдуна. Мелочи какие, право слово!
– Эй, чок… Берегиня, ты куда? Калитка – вон она!
Я резко оглянулась. Мальчишки стояли у плохенького заборчика и многозначительно переглядывались.
– Ой, а ведь и правда. Совсем задумалась, – улыбнулась я, чувствуя небывалый внутренний подъем.
«Она умеет думать?» – пробормотал Петр себе под нос.
Меня считали чокнутой все без исключения. Кажется, даже дряхлый Старейшина, сам страдающий старческим склерозом, глядел в мою сторону с потаенной жалостью, а я никого не пыталась разубедить и только взращивала в окружающих уверенность в собственной душевной неполноценности. Каждый день я бродила по окрестностям, спускалась к реке и пыталась вычислить, на каком повороте Оки прячется эта деревня. Поначалу Иван и Петр следовали за мной по пятам, не отставая ни на шаг, потом успокоились и через пару дней стали дежурить по очереди. Собственно, Петр, собиравшийся на прогулку с новой пассией, Феклой Ильиничной, так и заявил заупрямившемуся Ивану:
– А куда ж она денется? Ты глянь, она шатается целыми днями, как сноброд, а в голове тютю, ничегошеньки нет.
Иван сдался, а я поняла, что самое время действовать, ведь вряд ли мне представится случай удобнее, чтобы скрыться.
– Ванька!..
Мы сидели на завалинке у дома Анны, отмахивались от надоедливых мух, настырно кружащих и досаждающих, да парились на солнце. Лицо у Ивана блестело от пота, нос обгорел и теперь шелушился, а на щеках под глазами горели красные пятна. В портах да сапогах он парился и страдал, а я впервые в жизни ощутила не различимую на первый взгляд прелесть широких деревенских юбок. По двору неторопливо и степенно прохаживались куры. Хозяйская кошка лениво развалилась в пыли, подставив жарким лучам круглый живот. Петух, на редкость дурной и общипанный, нервно следил за опасной соседкой, кружа рядом. А жаркий удушающий день, пекущий и плавившийся, тянулся бесконечно долго, словно оранжевый круг застыл в центре небосвода и вовсе не собирался скатываться к горизонту.
– Чего тебе? – Мальчишка поморщился и отмахнулся от осы.
Уверовав, что я совсем чокнутая, он стал вести себя вольнее, позволял даже буркнуть на меня тихонечко и старался не вспоминать о том, как прежде, еще в лагере Лопатова-Пяткина, костенел от одного моего присутствия.
– Иван, а пойдем купаться. А?
– Не велено, – отрезал он, а потом тяжко вздохнул.
– Кем не велено? – пожала я плечами.
– Ну, – замялся он, а потом быстро нашелся: – Старейшинами не велено.
– Ну на свидания бегать тоже не велено, только кого ж Петька спросил? Вот вас двоих поставили приглядывать, чтобы никто меня не обидел, а он ушел. Как же ты меня защитишь? Ты вона какой худенький. Да тебя любой громила в два удара вырубит.
Последний аргумент задел Ивана за живое, он еще подумал для вида, посчитал чего-то в уме и, кряхтя, как старик, встал.
От реки шла прохлада. Серая вода замерла под ярким синим небом, а далекий противоположный берег медленно плыл в горячем растопленном воздухе. Сухая земля, стоило стащить сапоги, обожгла. Пожухлые травинки кололи ступни. Я слышала, что далеко за юге, за Серпуховичами и дальше, за огромной Росью, тянутся бесконечные пески, а солнце днем жарит и убивает. Наверное, в Тульяндии сейчас, как в этих песках, жарко и убийственно душно.
Мы ушли подальше от полоскалки, где стирали белье деревенские хозяйки. Кусты надежно закрыли нас от чужих глаз, и оттуда сейчас доносились едва слышные голоса и хохот, разлетавшиеся над тихой водой.
– Ладно, – распорядился Иван, закатывая порты до колен. – Ты окунись только, и сразу обратно. Я на берегу покараулю, и тут же вернемся в деревню. – И вошел вслед за мной в воду, уже пожалев, что поддался на мои уговоры.
Ох, побег побегом, но как же было приятно погрузиться в прохладную влагу, остудить потное тело. Нырнув с головой, я выскочила обратно, подняв фонтан брызг, и с самой идиотской улыбкой помахала рукой нервничавшему на берегу мальчишке. Одно нехорошо – вода попала в ухо, и теперь в голове раздавался равномерный гул. Потрясла ею, но безрезультатно, и погрузилась обратно, готовая разыграть последний акт своего спектакля.
Опустившись до самого дна, я с силой оттолкнулась ногами, выскочила наружу ровно на секунду, чтобы глотнуть воздуха и с выпученными глазами заорать, хлебнув воды:
– Тону!!!
В следующий заход я увидала, как Иван с перекошенным, белым от страха лицом бросается в воду, и только потом быстро забила ногами, борясь с течением и чувствуя, что грудь сжимает от желания вздохнуть. Я стремилась туда, в тихую заводь у самого берега, где кусты плакучей ивы, низко склоняясь к воде, густой листвой образовывали плотную зеленую занавесь. За такой можно схорониться – ни с дороги не увидишь, ни с реки. Местечко это я заприметила накануне во время очередной прогулки. Когда ноги
