Веки налиты свинцом, просто неподъёмные. Прикладываю немало сил, чтобы открыть глаза. Яркий свет ослепляет так, что больно. Хочу отвернуться, но что-то мешает. Поморгала, привыкла к свету, падающему из окна. Осмотрела потолок, потому что его лучше всего видно – там трещина на весь угол, тут по лампе ползает муха. Потолок и стены белые, я укрыта белой простынёй, около меня много пищащих и мигающих аппаратов, от них идёт множество проводков, и все ко мне. Изо рта у меня торчит трубка, к катетеру забинтованной руки подключена капельница, другая рука в гипсе. Осторожно поворачиваю голову, насколько позволяют провода и трубки. Около кровати в кресле дремлет мама. Её усталое, потемневшее лицо выдаёт пережитый стресс.
Мам, как я соскучилась. Глаза наполнились слезами. Горло неприятно сжимает спазмом. По щеке потекла слеза. Я мамина головная боль, опять заставила её волноваться. Почему не могу быть нормальной, как все? Она достойна самой лучшей, а не такого горюшка, как я.
Попыталась пошевелиться, тело не слушается. Мои неудалые движения только рассердили и без того нервно пикающий аппарат, он стал пикать громче и интенсивнее. Его звук и разбудил дремлющую маму.
Когда она увидела, что я очнулась, её глаза засветились радостью, по лицу прошла волна облегчения. Она встала и погладила меня по голове, как когда-то в детстве. От такой материнской ласки, на глаза навернулись слёзы. Всё вокруг стало расплываться. Она взяла мою руку и ладонью прижала к своему лицу, расчувствовавшись, расплакалась.
– Лейра, Лейра, как ты нас всех напугала, – еле выговорила она сквозь слёзы. – Мы так волновались.
По ее щекам катятся слёзы, а в усталых глазах безграничная любовь. Хотела привстать и обнять её, но едва пошевелилась, как тело молнией пронзила боль, чуть глаза на лоб не выскочили. Замерла. Аппараты нервно запищали.
В палату вбежала медсестра, проверила данные, едва взглянув на меня, выбежала. Я вопросительно глянула на маму. Она не успела ничего ответить, как в палату вошёл солидный мужчина, нисколько не напоминающий добродушного Кустодия. Я только глазами следила, что он делает.
– Здравствуй, Лейра, я твой врач, Кирилл Фёдорович, – представился он, проверяя показания аппаратов. – Я вытащу изо рта трубку. Вдохни, – он вытаскивал, я кашляла и чувствовала, как трубка царапает горло. Откашлявшись, вдохнула и сморщилась. – Может быть неприятно, но теперь ты можешь дышать сама, – сообщил он мне хорошую новость. – Добро пожаловать назад с того мира, – поздравил, отключая уйму проводков с моего тела.
– Что значит «с того мира» – переспросила, скрипящим голосом, не поняв, что он имеет в виду.
– Лежи, сейчас сделаем обезболивающий укол, – доктор вколол лекарство в капельницу. – Тебя нашла твоя подруга, чуть живую, в музее античных развалин. Медики тебя едва вырвали из рук смерти, ты уже одной ногой была на том свете. Когда твоё состояние стабилизировалось, тебя перевезли в Москву, ты пробыла в коме восемь дней, – объяснял он, а у меня от его слов глаза на лоб лезли. Какая кома? Я была в другом мире! И что значит «добро пожаловать домой»? Я не хочу! Меня там Рейнольд ждёт. Кустодий давно бы меня на ноги поставил.
– Кажется, я чего-то не понимаю, – сказала хриплым голосом. – Как я здесь оказалась. Ведь я была в другом мире?
Медсестра и доктор многозначительно переглянулись.
В комнате повисло напряжение.
– Не волнуйся, сейчас подействует лекарство, а потом с тобой поговорит психиатр, – спокойно проговорил доктор и пустил мне ещё какое-то лекарство в катетер.
– Мне не нужен психиатр – запротестовала я. – Я хочу вернуться обратно, меня там ждут.
Мама закрыла рот рукой и расплакалась, с жалостью на меня смотря.
– Всё будет хорошо, милая, тебя вылечат и всё будет как раньше, – успокаивала она, поглаживая меня по голове.
– Но я не хочу… – начало было я говорить. Однако силы меня оставили, веки потяжелели, и я отключилась.
Сколько я спала, не знаю, но перед тем, как открыть глаза, услышала разговор.
– Даже недельная кома – это не шуточки. Она была истощена, физическое состояние мы ей поправим, а вот с психиатром ей придётся пообщаться. Не надо его бояться. Поговорит, выпишет успокоительных, и со временем всё встанет на свои места. В мозгу никаких изменений нет, это посттравматический синдром, не волнуйтесь, – заверял доктор.
– Спасибо, доктор, – это мама.
– Посттравматический синдром может затянуться? Она долго будет чокнутая? – спросили голосом сестры.
Вот спасибо, дорогая сестрица!
– Ей просто надо дать время, – ответил врач, и я услышала удаляющиеся шаги.
Я всё ещё не открываю глаз, может, ещё что-нибудь интересное о себе узнаю.
– Рада что-то утаивает, ведь не может быть, чтобы расстались на мгновение, и затем она нашла её в таком состоянии, не слышала не криков ни шума, – ворчит моя сестра. – Хорошо хоть догадалась медиков вызвать.
Открыла глаза, посмотрела вслед уходящей сестре. Она ничуть не изменилась, а ведь меня не было почти два года. Неужели всё это был только сон? Если да, то у меня богатая фантазия, очевидно, что мне не педагогику надо изучать.
Какой ужас!
Если здесь прошла неделя, то мне надо сдавать экзамен по педагогике, иначе меня отчислят из универа.
Увидев, что я сморщилась, подошла взволнованная мама.
– Лейра, тебе больно? – заботливо спросила она.
– Нет мам, всё хорошо, вспомнила, что меня ждёт экзамен по педагогике.
– Слава богу! Вернулась моя дочь, – с облегчением вздохнула мама. – Я уж было заволновалась, когда ты стала рассказывать про другой мир. Грешным делом подумала, вдруг ты действительно умом тронулась. Если помнишь про зачёт, значит, всё становится на свои места.
– Меня долго здесь будут держать? Я хочу домой.
– Не знаю, но дома ты пробудешь ещё долго: у тебя переломаны рёбра, ключица. Тебе сделали четыре операции, у тебя было внутреннее кровотечение, твои кости ног были переломаны, тебе вставили вместо костей пластины, вообще собрали по частям. Одну твою ладонь оперировали четыре часа, пока собрали по косточке. Часть фаланг пальцев сохранить не удалось, их заменили металлическими, так что тебя ждёт долгая реабилитация.
– Бедная Рада! Она, наверное, ужасно перепугалась, увидев меня в таком состоянии.
– Она чувствует себя виноватой,
