Если он сломает Ствол, ему конец. Договор будет расторгнут, сделка аннулируется. Он лишится своей силы. Он слышал, что такое случалось с агентами, захваченными Линией врасплох, — теми, кто оказался пьян или уязвим. Оружие можно легко сломать, и тогда дух лишается пристанища и отправляется зализывать раны в Ложу, а агент снова становился обычным человеком — слабым, беспомощным. Кридмур понимал, какая аналогия здесь напрашивается. Он не сомневался: попытайся он объяснить это доктору, она бы посмотрела на него взглядом всезнайки и сказала: «Ага! Вы боитесь старости, боитесь импотенции, боитесь потерять свой...» Что ж, да, он всего этого боялся. Но, оставшись без оружия, он бы столкнулся с реальной проблемой. Без Ствола он остался бы стариком — без жилья, семьи, друзей и земли, без карьеры, перспектив или гордости, — не достигшим за последние тридцать лет ничего. Без Ствола он не бежал бы сейчас по темному лесу, перепрыгивая с камня на камень с животной радостью на лице, будто бы и не стегали его колючие ветви...
Он вскарабкался на крутую скалу. Змий был здесь совсем недавно — прополз по трещине раза в два шире человеческой груди, роняя чешую и оставляя следы черной крови.
Теперь он не сомневался: чудовище знало, что Кридмур его преследует. Оно уползало прочь — и вело его за собой.
На вершине скалы он оглянулся и посмотрел туда, откуда пришел. Они со Змием забрались высоко — дубы внизу колыхались зеленым морем. Где-то в его пучинах, невидимые для глаз, плыли докторша и Генерал. Солнце в вышине слепило глаза, в небе — ни облачка.
— Хороший сегодня денек. Как там у вас дела?
Нет ответа. Так не могло продолжаться дальше — рано или поздно они найдут дорогу к нему, обязательно найдут, ему удастся вернуться из этой пустыни — и снова придется служить им. Женщина права. Нужно уничтожить Ствол. Сбросить со скалы. Стать увечным, но свободным.
И все-таки он не делает этого. Просто не подымается рука. Может, после того, как чудовище сдохнет? Может, тогда...
Он повернулся и побежал среди камней вдоль ползучего следа, от которого смердило кислотой, нефтью и кровью.
Склон задирался все круче в гору, где слепящее солнце превращало серые камни в белоснежные истуканы. Чудовище выползало на свет. Кридмур бежал за ним.
Полжизни Кридмур провел в горах, а другую половину — в наихудших притонах мерзейших городов на самых унылых и плоских равнинах. Полжизни он атаковал или отступал по приказу своих Хозяев, выслеживая кого-то, отыскивая проходы и лазейки, тайные тропы от станции к станции — в роли охотника ли, жертвы ли, он пролил немало крови на горный снег. Утонченный и одинокий, он наблюдал, как парят средь белых вершин орлы и ощущал с ними некое родство, что было, конечно, нелепо — сам он возвышенностью духа особо не отличался. И все-таки горы для Кридмура — дом родной. На него нахлынули воспоминания: когда-то все горы казались ему одинаковыми, равно возвышенными над материальным миром; и на вершинах гор обитали призраки. Например, та девочка...
Ей было девять — такую маленькую он мог без труда пронести на руках сквозь расщелины по толще снега. Кость у девочки была тонкая, аристократическая — такая ноша совсем не тяготила его. Ее тонкие ручки так доверчиво обнимали его за шею, она так отчаянно прижималась к нему... Впрочем, ничего удивительного, если вспомнить, кто их преследовал.
Лет шесть назад... Семь? Неужели действительно так давно?
Ее звали Роуз. Он похитил ее. А горы, по которым они убегали, тянулись далеко на юго-востоке — Опаловые горы над маленьким торговым городишком Рокер. Теперь на месте Рокера раскинулась станция Бакстер, и кристально чистый горный снег наверняка отравлен шлаком из рудников, величественные вершины превратились в зазубренные обрубки, а сверкавшие некогда облака почернели и набухли от дыма Локомотивов. Но тогда они были прекрасны, и отпечатки сапог Кридмура — следы первого появившегося там человека — тянулись цепочкой все выше и выше по заснеженной дикой горе.
Но, конечно, какими бы белыми, девственно-чистыми ни казались эти горы, какое бы безмолвие меж них ни царило, они все-таки были обитаемы. В спину Кридмуру дышали жители холмов. А если точнее — жители гор, думал он.
От холмовиков бесснежного мира они отличались. Другая почва, иная порода. Наверно, такими их сделали горные сны — по крайней мере, насколько чудилось Кридмуру. Их густые белые гривы походили на длинные шкуры, плечи напоминали медвежьи, а двигались они бесшумно и резко — угрюмая тишина взрывалась воющей лавиной насилия совершенно внезапно. Судя по всему, они людоеды. Зубы их явно для этого приспособлены.
Кридмур мог бы остановиться, принять бой и даже победить —знай он, сколько их там, мог бы даже определить вероятность победы; но они толпились на краю поля зрения за камнями и сугробами, и число врагов могло быть как десять, так и тысяча.
Здесь была их святыня, а может, просто дом, а он заявился сюда чужаком самого ненавистного сорта. Кридмур мог их понять: для них он действительно отвратителен, а его Хозяин — и того хуже. Он предпочел бы не убивать их и не рисковать своей жизнью. Куда разумнее просто бежать. Кроме того, ему нужно заботиться о безопасности девочки — хрупкой, нежной, невинной. Ее тонкая бледная кожа обветрилась, светлые волосы огрубели и покрылись инеем, она жалась к руке, которой он сжимал оружие, лишая его силы... Он никому не позволит ее обидеть.
Ее звали Роуз. В горах она молчала, почти как немая. Скорее всего, от страха, хотя Кридмуру нравилось воображать, что немела она от восхищения красотой гор.
В материальном мире грязи, дыма, шума и торга эта девочка росла не по годам развитой маленькой болтушкой — молено сказать, избалованной. Отцом ее был Альфред Тириас из Транспортного треста Тириасов, крупнейшего в мире концерна по перевозке мяса. Роуз была наследницей, но возраст еще не позволял ей понять, что это значит. Всю свою жизнь она провела в бетонном здании треста, где ей угождал не только отец, не чаявшей в ней души, но также иссохшие малодушные старики и амбициозные молодые подхалимы — все, кто находился у Тириаса в подчинении; она же с детской наивностью считала это совершенно нормальным.
Угождал ей и Джон Кридмур, вошедший в дом под именем учителя письма и красноречия Джона Кэддена.
Одним из талантов Кридмура всегда была способность проникать в общество добропорядочных, приличных, уважаемых
