Я утер лицо и взглянул на своих спутников. Конрад помогал Налуне встать, и мне показалось, что плясунья с трудом держится на ногах. По груди ее растеклась кровь – но в крови был и кинжал в руке девушки, и сама рука вплоть до запястья. Боже! Как вспомнишь тот миг – делается дурно. Возле нас громоздились трупы, красный цвет воды ужасал. Налуна указала на лодки жителей Эриду, что находились посреди озера – не так уж близко, но вот-вот должны были подоспеть. Она побежала прочь от берега, мы за ней. Скальп на мне едва держался, из раны текло и текло, но силы еще не иссякли. Я смахнул кровь, чтобы очистить взгляд, и заметил, что Налуна спотыкается, но когда хотел приобнять и поддержать девушку, она меня оттолкнула.
Ее целью были утесы, и мы уже задыхались, когда их достигли. Налуна, которая со всхлипами хватала воздух, прижалась к Конраду и указала нетвердой рукой вверх. Я ее понял. Там висела веревочная лестница. Я подсадил Налуну, следом отправил Конрада, а сам взбирался последним и поднимал нижний конец лестницы. Когда лодки добрались до берега, мы одолели почти полпути, так что воины ринулись к нам и принялись выпускать стрелы на бегу. Нас укрывала скальная тень, что осложняло стрельбу, и большинство стрел не долетали или же тыкались в камень и ломались. Одна впилась мне в левое плечо – я вырвал ее и не стал прерывать подъем, чтобы поздравить стрелка с попаданием.
Стоило нам влезть наверх, я втащил лестницу и сорвал ее, а когда повернулся, Налуна качнулась и повисла у Конрада на руках. Мы осторожно уложили девушку среди трав, но даже слепцу бы стало ясно, что она уже при смерти. Я вытер кровь с ее груди и обомлел. Только великая любовь даст женщине силы бежать и карабкаться по скалам с той раной, что была у Налуны под сердцем.
Конрад баюкал ее голову на коленях, пытался найти нужные слова, но девушка обняла его за шею слабыми руками и привлекла к себе.
– Не плачь по мне, любовь моя, – произнесла она слабым шепотом. – Ты был моим прежде и будешь моим вновь. До того, как на Старой реке возник Шумер, мы жили в обмазанных глиной хижинах, пасли стада и были неразлучны. Перед тем, как пришли варвары с востока, мы жили во дворцах старого Эриду и любили друг друга. И здесь, на этом озере, мы в давние времена жили и любили – ты и я. Поэтому не плачь, любовь моя, – что значит одна краткая жизнь, когда у нас так много их позади, а впереди еще больше? И в каждой из них ты – мой, а я – твоя. А сейчас тебе пора. Слышишь? Внизу требуют твоей крови. Но лестницы не стало, и теперь подняться наверх можно только в одном месте – там, где тебя вели в долину. Торопись! Они поплывут обратно через озеро, заберутся на скалы и продолжат погоню, но ты ускользнешь от них, если поспешишь. А когда ты услышишь Голос Энлиля, помни, что и в жизни, и в смерти любовь Налуны сильнее любого бога. Лишь об одном прошу тебя, – прошептала она и опустила тяжелые, как у сонного ребенка, веки. – Прошу, господин, пока меня не поглотили тени, прижмись своими губами к моим. Потом оставь меня и уходи, о любовь моя, и не плачь по мне – что… для… нас… значит… одна… краткая… жизнь… когда… мы… любили… столько…
Конрад плакал, словно малое дитя, я тоже, а если какой-нибудь недоумок начнет над этим смеяться, уж я ему вправлю мозги на место! Когда мы уходили, руки ее покоились на груди, на милом лице была улыбка, и хотя рай уготован христианам, готов ручаться: Налуна там, среди лучших.
Светила луна, мы ковыляли прочь, раны мои продолжали кровоточить, и сил почти не оставалось. Тогда-то я и узнал, каково это – когда хочешь просто лечь и умереть: на ногах меня удерживало, наверное, что-то вроде природной тяги к жизни. Удалось пройти с милю, прежде чем шумеры разыграли свой последний козырь. Сообразили, видно, что мы ускользнули, и отрыв уже такой, что нас не догнать.
В общем, внезапно опять загудел распроклятый гонг. Я готов был завыть бешеным псом. Звон, надо сказать, вновь изменился. Мне в жизни не встречался другой такой гонг, чье звучание принимало бы столько различных значений. Теперь нам слышался вкрадчивый призыв – заманчивый, но вместе с тем и повелительный: вернитесь! Голос Энлиля угрожал и обещал – он был неимоверно пленителен до того, как мы поднялись на башню и ощутили всю его мощь, а тут уж стал почти неодолим. Звук гипнотизировал. Я понял, что чувствует птица, когда попадает под власть змеи, и что чувствует сама змея, когда факир играет на дудке. Нет, не объяснить мне запредельную притягательность того зова. От него хотелось забиться в судорогах, зарыдать и броситься обратно, вслепую и с визгом, будто кролик в пасть удава. Я сражался, как сражаются за собственную душу.
А вот Конрада захлестнуло с головой. Он встал на месте и пьяно качнулся. Пробормотал невнятно:
– Что толку? Достает до самого сердца, опутало разум и душу, влечет всеми соблазнами зла этой и остальных вселенных. Надо вернуться.
И он потащился в обратный путь – навстречу золотой лжи, что текла к нам по джунглям. Но при мысли, что ради нашего спасения от той мерзости девушка по имени Налуна не пожалела жизни, меня охватила странная ярость.
– Стой! – крикнул я. – Нельзя так, дурак безмозглый! Совсем сбрендил? Я тебе не позволю, понял?
Конрад не обращал на меня внимания, смотрел мимо, точно был в трансе, и пришлось врезать ему в челюсть. От смачного хука справа он рухнул на землю замертво. Я взвалил товарища на плечо, нес его около часа, и очнулся он уже вполне вменяемый, даже поблагодарил меня.
Больше мы жителей Эриду не видели. Гнались они за нами или нет – понятия не имею. Чтобы спастись от ужасного протяжного шепота, который неотвязно следовал за нами с юга, мы спешили, как могли. Вернулись к месту, где была спрятана наша кладь, вооружились, а потом со скудным снаряжением начали долгий путь к побережью. Может, вы читали или краем уха слышали, что охотники на слонов подобрали в сомалийской глуши двоих доходяг, которые помешались от пережитого и несли бред? Да, мы были едва живы, это верно, но оба оставались в своем уме. За бред бестолковые охотники приняли попытки объяснить, что же с
