Харрисон с трудом за ней поспевал, потея и ощущая тошноту от скверного запаха вязкой грязи, в которой пачкался. Тем не менее он чувствовал, что в нем проснулся гончий пёс, и что теперь он готов пробираться по отвратительным болотам хоть неделю, если это приведет его к человеку, которого он преследовал. Небо затянули влажные дымчатые облака, сквозь которые луна проглядывала лишь время от времени, и Харрисон брел, как слепой, полностью положившись на свою проводницу, чье смуглое полуобнаженное тело было едва различимо в темноте.
Наконец послышался ритмичный стук барабанов. За черными деревьями показалось красное свечение.
– Жертвенный огонь! – выдохнула Селия, ускорив шаг. – Нужно торопиться!
Где-то в огромном уставшем теле Харрисона нашелся запас сил, позволивший ускориться и не отстать. Селия легко пробиралась по болоту, там где вода доставала детективу до колен. Как болотный обитатель, она обладала инстинктом, который направлял ее по безопасным участкам.
Затем Харрисон заметил впереди, как что-то блеснуло, и это уже была не грязь. Селия остановилась перед участком зловонной воды.
– Алтарь со всех сторон, кроме одной, окружен водой, – прошипела она. – Мы сейчас в самом сердце болота, так глубоко никто не заходит – кроме таких случаев, как у нас. Хижин здесь нет. Идите за мной! Там есть мостик, о котором, кроме меня, никто не знает.
В месте, где вялый поток сужался футов до пятидесяти, его пересекало упавшее дерево. Селия побежала по нему, ловко балансируя. Затем ее тоненькая призрачная фигурка оказалась на другой стороне, и ее заволок туман. Харрисон сел на бревно верхом и с позором принялся проталкивать себя вперед – он слишком устал, чтобы полагаться на то, что сможет сохранить равновесие. Его ноги висели примерно в футе над черной поверхностью, и Селия, с нетерпением ожидая его на дальнем берегу, тревожно поглядывала на отдаленное свечение. Но оглянувшись через плечо на детектива, она вдруг закричала, предупреждая об опасности.
Харрисон поджал ноги ровно в тот момент, когда из воды высунулось что-то огромное, подняв тучу брызг и страшно щелкнув могучими челюстями. Детектив быстро преодолел последние пару футов и ступил на берег, чувствуя себя более ошеломленным, чем мог бы это признать. Даже преступник с ножом в темной комнате не мог так подействовать на его нервы, как этот убийца из темных вод.
Земля здесь была тверже. Селия объяснила, что они на острове в самом сердце болот. Девушка принялась осторожно пробираться среди кипарисов, задыхаясь от переполнявших ее чувств. Мулатка вся взмокла от пота, и рука, которой она держала запястье Харрисона, была влажной и скользкой.
Через несколько минут, когда свечение среди деревьев стало совсем ярким, девушка остановилась и скользнула за влажную насыпь, потащив своего спутника следом. Выглянув оттуда, они увидели картину, поражающую своей первобытной дикостью.
Впереди находилась поляна, окруженная черной стеной из кипарисов. От внешнего ее края во мрак уходило нечто вроде естественной дамбы, по чьей поверхности тянулась утоптанная тропка, ведущая к самой поляне. Она же служила завершением той тропы, по которой Харрисон пришел на болота. По другую сторону поляны тускло мерцала вода, и в ней отражался свет факелов.
Там, обратившись спинами к дамбе, широкой подковой сидели с полсотни мужчин, женщин и детей с цветом кожи, как у Селии. Харрисон и не предполагал, что здесь жило столько народу. Взгляды их были сосредоточены на том, что находилось в центре подковы – огромном брусе черного дерева неизвестного происхождения. Очевидно, алтарь был привезен сюда из дальних земель. Предназначение бруса не вызывало сомнений, равно как и смысл безобразной, зловеще ухмыляющейся фигуры, что возвышалась позади него. Это был причудливо высеченный идол, чьи звериные черты казались живыми в дрожащем свете факела. Подсознание подсказало Харрисону, что и это чудовище не было вырезано в Америке. Желтый народ привез его с собой с Гаити, а еще раньше их чернокожие предки доставили его из Африки. Словно распространяя запах кричащих джунглей и навевая образы безликих древних существ, идол источал атмосферу Конго.
Харрисон не был суеверен, но при виде всего этого у него на руках выступила гусиная кожа. В глубине сознания зашевелились смутные воспоминания и всколыхнулись нечеткие чудовищные образы из тех первобытных времен, когда люди почитали богов наподобие этого.
Перед идолом возле бруса сидела старуха, которая выстукивала ладонями быстрый ритм на тамтаме. Барабан рычал, бормотал и грохотал, а сидящие вокруг негры покачивались и тихо пели в унисон. Их голоса звучали низко, но с заметными истеричными нотками. Отблески огней играли в их закатившихся глазах и на сияющих зубах.
Харрисон попытался найти Джона Бартоломью и Ун Шана, но безуспешно. Затем коснулся рукой своей спутницы, привлекая ее внимание, но та никак не отреагировала – ее тщедушное тельце лишь дрожало от напряжения, будто натянутая струна. Затем ритм песни резко изменился, и негры завыли, будто дикие волки. Детектив продолжил наблюдать.
Из теней деревьев, что росли позади идола, появился Джон Бартоломью. На нем была лишь набедренная повязка, и создавалось впечатление, будто вместе с одеждой он отринул всю свою цивилизованность и культурное развитие. Повадки, выражение лица – все в нем стало иным, теперь он выглядел истинным воплощением дикарства. Харрисон смотрел на его выпуклые бицепсы и рельефные мышцы торса, также отражавшие свет факелов. Но внимание детектива привлекло нечто другое. За Джоном Бартоломью неохотно плелся еще один человек – и при виде его толпа разразилась новым звериным криком.
Своей могучей левой Бартоломью держал косичку Ун Шана, которого тащил за собой, словно курицу на колоду. Китаец был совершенно наг, и его желтое тело блестело в свете огней, будто слоновая кость. Руки его были связаны за спиной, и, оказавшись во власти палача, он выглядел беспомощным, как малое дитя. Ун Шан и сам по себе был довольно щуплым, а на фоне громадного мулата казался и того меньше. Когда негры умолкли, уставившись на него красными в свете факелов глазами, повисла напряженная тишина и до Харрисона донеслись истеричные всхлипывания китайца. Он пытался упираться ногами, но пленитель неумолимо тянул его вперед. В правой руке Бартоломью сверкал
