Они рассредоточились вдоль воды, и через несколько мгновений Бартоломью усмехнулся, указав на окровавленный обрывок одежды, который плавал во вспененной воде.
– Пальто этого ублюдка! Похоже, он забежал прямо в промоину, и аллигаторы его поймали. Вон они что-то рвут, там, в тростнике. Слышите, кости хрустят? – И он зашелся прямо-таки дьявольским смехом.
– Что ж, – заключил мулат, отсмеявшись, – значит, о нем можно не беспокоиться. Если за ним кого и пришлют, мы просто скажем правду – что он упал в воду и достался аллигаторам, точно как Селия Помполой.
– На нее было страшно смотреть, когда нашли тело, – пробормотал один из болотных негров.
– От этого останется и того меньше, – предрек Бартоломью.
– А он сказал, что наделал китаец? – спросил другой местный.
– Только то же, что тот рассказал сам, – что убил человека.
– Лучше бы банк грабанул, – с печалью заметил местный. – И деньжат бы с собой притащил.
– Лучше бы, но не притащил, – оборвал его грезы Бартоломью. – Вы же видели, как я его обыскивал. А сейчас давайте к остальным, помогите там за ним присмотреть. Эти китайцы – скользкий народ, тут не стоит рисковать. Завтра придут еще белые, будут его искать, и если придут, то пусть и берут все, что от него останется! – Он зловеще рассмеялся, а потом вдруг добавил: – Да пошевеливайтесь уже. Я хочу остаться один. Мне нужно побеседовать с духами, прежде чем грянет час, и я должен еще сам провести кое-какие обряды. Ступайте!
Остальные со странной покорностью склонили головы и зашагали прочь, в сторону поляны. Бартоломью не спеша двинулся следом.
Харрисон проводил их взглядом, осмысливая услышанное. Отчасти это казалось бессмыслицей, но кое-что он уяснил. Прежде всего то, что китаец определенно был жив и его где-то держали в заточении. Бартоломью лгал о своих связях с болотным народом; очевидно, что он не был из их числа, но при этом явно над ними главенствовал. А еще лгал им о деньгах китайца. Харрисон вспомнил выражение лица мулата, когда он упомянул об этом в разговоре. Детектив верил, что Бартоломью действительно не видел денег: похоже, Ун Шан, заподозрив неладное, спрятал их перед тем, как на него напали.
Харрисон поднялся и украдкой двинулся за неграми. Теперь, когда они считали его мертвым, он мог продолжать свое расследование, не опасаясь преследования. Одетый в темную рубашку, он не выделялся во тьме, а быть незаметным детектив научился еще в кабаках Восточных кварталов, где всегда смотрят невидимые глаза и слушают невидимые уши.
Выйдя на край поляны, он увидел, что четверо негров стали спускаться по дорожке, ведущей в глубь болот. Они шли друг за другом, понурив головы и наклонив вперед туловища, как обезьяны. Сам Бартоломью вернулся в хижину. Харрисон отправился вслед за уходящими, но затем засомневался. Бартоломью сейчас был для него уязвим. Можно было прокрасться к нему, приставить к голове револьвер и заставить рассказать, где держат Ун Шана… наверное. Детектив знал, что этот народ мог быть крайне упрямым.
Пока он размышлял, Бартоломью вышел из своего жилища и настороженно огляделся вокруг. В руке он держал тяжелый хлыст. Мулат бесшумно пересек поляну, оказавшись на той же стороне, где прятался детектив. Когда он прошел мимо Харрисона всего в нескольких ярдах от его укрытия, луна осветила его лицо. Детектив изумился произошедшей в нем перемене: теперь оно выражало лишь зловещую, дьявольскую решимость.
Харрисон изменил свой план и двинулся за ним, желая узнать, что такого таинственного он задумал. Преследовать его было несложно. Бартоломью не оглядывался назад и не смотрел по сторонам – лишь продирался по извилистому пути между чернильно-черных луж и участков гниющих растений, которые даже в лунном свете казались ядовитыми.
Наконец, детективу пришлось пригнуться: перед мулатом возникла крохотная лачуга, почти незаметная среди деревьев, с которых свисал испанский мох, словно покрывая ее серой вуалью. Бартоломью осторожно осмотрелся, достал ключ и отпер огромный замок, висевший на двери. Харрисон не сомневался, что тот привел его к Ун Шану.
Бартоломью исчез внутри, прикрыв за собой дверь. Между бревен лачуги пробился слабый свет, послышались голоса, но их было не разобрать. Далее последовал звук, несомненно, удара хлыстом по обнаженной плоти, а следом – пронзительный крик боли. Тогда Харрисон понял: Бартоломью тайно пришел к пленнику, чтобы его пытать – и зачем бы ему это делать, как не затем, чтобы заставить рассказать, куда он спрятал деньги – те самые, о которых поведал сам детектив? Причем Бартоломью явно не собирался делиться ими с собратьями.
Харрисон начал тихонько пробираться к лачуге, намереваясь ворваться внутрь и прекратить избиение. Он бы и сам с удовольствием пристрелил Ун Шана, выпади ему подходящий случай, но сейчас в нем взыграла ненависть к пыткам, свойственная всякому белому человеку. Однако прежде чем он приблизился, звуки стихли, свет погас, и Бартоломью вышел за порог, вытирая проступивший на лбу пот. Он запер дверь, сунул ключ в карман и, потрясая хлыстом, направился сквозь заросли. Харрисон, пригнувшись среди теней, проследил за ним взглядом. Теперь его интересовал Ун Шан. С Бартоломью можно было разобраться позднее.
Как только мулат скрылся из виду, Харрисон поднялся и прошагал к лачуге. Отсутствие стражи, учитывая недавний разговор, скорее озадачивало, но он не мог тратить время на домыслы. Дверь удерживала цепь, прикрепленная к крупному засову, врезанному глубоко в дерево. Стив просунул туда ствол пистолета и, использовав его как рычаг, вытащил засов без особого труда.
Потянув дверь на себя, детектив всмотрелся внутрь. В царившей там темноте ничего не было видно, но он слышал сбивчивое, прерываемое всхлипами дыхание. Зажег спичку, посмотрел – и изумился. Пленник был здесь – он лежал, свернувшись на грязном полу. Только это оказался не Ун Шан. В лачуге была заключена женщина.
Он увидел перед собой мулатку, молодую и по-своему красивую. Из одежды на ней была лишь короткая рваная сорочка, руки связаны за спиной. От запястий тянулась длинная веревка из сыромятной кожи – она поднималась к тяжелой скобе, торчавшей из стены. Девушка смотрела на Харрисона темными безумными глазами, источая одновременно надежду и ужас. На щеках ее виднелись разводы от пролитых слез.
– Ты кто такая,
