Наконец, когда солнце начало понемногу опускаться, а его свет – неуловимо менять свои оттенки, Мадлен встала.
– Мне пора, – сказала она. – Я не смогу приехать сюда снова, мой милый Орри. Поцелуй меня на прощание.
Еще несколько сладостных минут они обнимали и ласкали друг друга, признаваясь в нежной любви. Потом он помог ей сесть в седло. Она развернула лошадь, изящно сидя боком, затем обернулась и, придерживая вожжи, сказала:
– Когда ты вернешься из Мексики, я уверена, мы будем время от времени видеться. На приемах, праздниках, свадьбах… И когда бы я ни посмотрела на тебя, ты будешь знать, что я чувствую. Ах, Орри, я так тебя люблю!
В этих словах звучали одновременно и радость, и боль. Когда она скрылась из виду, Орри еще минут двадцать сидел возле разрушенной церкви, а потом и сам направился к дому. Он почти жалел, что это свидание все-таки состоялось. Оно лишь разбередило его душевную рану, которая могла лишь слегка затянуться, но никогда не исцелилась бы полностью.
Глава 10
Вечером того же дня после ужина Джордж и Орри отправились прогуляться к причалу; по дороге Джордж закурил сигару. Свою утреннюю отлучку Орри никак не объяснил и был явно взвинчен. Нервозность друга, да и события вчерашнего дня подпортили настроение и Джорджу.
Они сели на старые бочки, стоявшие у берега, и стали смотреть на реку; первые вечерние звезды отражались на поверхности воды. Внезапно наверху хлопнула дверь в доме. Оглянувшись, друзья увидели, как Кларисса быстро идет по аллее в сторону негритянского поселка.
– Она как будто расстроена, – заметил Джордж.
– Должно быть, Приаму стало хуже. Бретт сказала, что мама сегодня днем уже два раза ходила в больничку.
– Твоя мать очень добросовестно заботится о ваших рабах, так ведь?
– И не без основания. Сами они совершенно не способны о себе позаботиться. Они как дети.
– Может, это потому, что им не позволено быть кем-то другим?
– О, не начинай! Давай не будем устраивать дебатов.
– Дебаты – это для политиков. А я просто высказываю мнение.
– Надеюсь, уже высказал, – огрызнулся Орри.
Его тон ясно говорил Джорджу, что мудрее всего было бы не продолжать этот опасный разговор. Но он почему-то не мог остановиться. Как ни странно, его обычно не напоминавшая о себе совесть не давала ему покоя, и он точно знал, что обязан сказать Орри все, что накопилось у него на душе, если хочет считать себя честным и порядочным человеком.
– Не совсем, – негромко, но решительно произнес он. – У тебя прекрасная семья, Орри. Все твои близкие – милые, добрые и умные люди. То же самое можно сказать о большинстве ваших соседей. Ну, во всяком случае, о тех, с кем я познакомился. Но рабство… в общем, я согласен с твоим братом. Рабство – это нечто вроде здоровенного куска еды, который ты не можешь проглотить, как бы ни старался.
– Мне казалось, ты никогда не интересовался такими вещами.
– Так и было. До вчерашнего дня. – Джордж сбил пепел с сигары. – Что они сделали с тем рабом?
Орри не сводил глаз с реки.
– Не знаю. Но что бы ни сделали, это было необходимо.
– А вот этого уже мне не проглотить. Нет такой необходимости, когда одно человеческое существо должно причинять боль другому. А если система рождает такую необходимость или мирится с ней, значит такая система неправильная.
Орри порывисто вскочил на ноги, и когда он заговорил, Джордж был поражен резкостью, звучавшей в его голосе.
– Позволь мне сказать тебе кое-что о южанах. Южане устали оттого, что янки самодовольно критикуют все, что здесь происходит. Куперу тоже было что порассказать об отвратительных условиях жизни рабочих на заводе Хазарда. Что, экономическое рабство кажется тебе менее достойным осуждения?
Джордж тоже вскочил:
– Погоди-ка… Те заводские рабочие…
– Нет, это ты погоди! Северу следует сначала навести порядок в собственном доме, а уж потом указывать другим, что им делать и как. Если на Юге и есть какие-то сложности, южане сами с ними разберутся.
– Что-то я не вижу, друг мой, чтобы вы разбираться-то стремились. А когда кто-то предлагает вам начать хоть что-нибудь делать, вы становитесь чертовски надменными и раздражительными.
– Да, потому что нас раздражает, когда это предлагают янки. Север вмешивается в дела Юга уже тридцать лет. Если так будет продолжаться, это приведет только к одному.
– К созданию отдельного рабовладельческого правительства? Твои друзья-южане в Вест-Пойнте постоянно этим угрожали. Ну что ж, вперед! Отделяйтесь!
– Нет, я этим не угрожаю, – возразил Орри. – Но обещаю большие неприятности любому чужаку, который вздумает учить нас, что нам думать и как поступать.
– Я так понимаю, под «чужаком» ты подразумеваешь и меня тоже?
– Ты чертовски прав! – рявкнул Орри и пошел прочь от причала.
* * *Первым порывом Джорджа было тут же собрать вещи и уехать из Монт-Роял. Однако, немного успокоившись и все хорошенько обдумав, он решил не делать этого. Джордж видел, как сильно обеспокоен Орри, и подозревал, что причина этой тревоги не имеет отношения к их спору. Но все же ссора расстроила его. Теперь, когда стало ясно, что прийти к согласию в этом вопросе им будет очень тяжело, проблема рабства открылась для него с новой мрачной стороны.
Он вполне мог понять, когда этот вопрос сталкивал случайных знакомых или привычных противников вроде политиков. Но если разные взгляды на систему рабовладения угрожали отношениям близких друзей, это было по-настоящему тяжело.
Следующие дни прошли в напряженной атмосфере и натянутой вежливости. Друзья не пытались уладить раздор до вечера накануне их отъезда в Чарльстон. Первым пошел на примирение Орри – после нескольких порций спиртного.
– Послушай, нам ведь предстоит сражаться в Мексике, а не друг с другом.
– Совершенно с тобой согласен, – с огромным облегчением сказал Джордж. – Прости, что сунул нос в ваши дела.
– А ты прости, что я пытался этот нос оторвать.
Они восстановили и укрепили дружбу еще одной порцией выпивки. Но память о ссоре и о том, что ее вызвало, осталась в душе обоих.
* * *Прибрежный пароход довез их вокруг Флориды до залива. Море было неспокойно. Первые дни Джордж бо́льшую часть времени проводил на палубе, перегнувшись через леера. Когда судно ненадолго зашло в Новый Орлеан, чтобы пополнить запас пресной воды и провизии, он был безмерно счастлив, что появилась возможность хотя бы на несколько часов снова ощутить под ногами твердую землю.
Они с Орри прогулялись по дамбе и по старому кварталу, потом выпили в кафе крепкого горького кофе.
