Четыре тактики ведения боя на земле носят имена животных, обеспечивая эффективную оборону, а также контр-выпады. Самая яростная и атакующая называется «леопард». Самая жуткая и подвижная — паук.
Паук призван вселять ужас в противника. Сначала паук сидит на полу, обороняясь, и использует длину ног для блоков. В любой момент, подняв тело над полом, опираясь на руки и ноги, паук приходит в стремительное движение.
Все длилось где-то секунду.
Перевернувшись на спину, дрыгаю ногами как таракан, расчищая пространство вокруг. Отрываю задницу от пола, бегая на четырех ногах, зигзагами, по косой траектории.
Шлюха, задыхаясь, орет: «Mon dieu!».
Сыпятся бутылки. Шум, крики, топот.
Падают стулья. Бьется стекло, разлетаясь шипами по полу.
Надвигается силуэт, уже совсем рядом, заносит мачете. Подбрасываю ногу в воздух. С тяжестью кувалды бью пяткой по его ступне. Хруст ногтей и костяшек. Вопль. Нападавший запрыгал на здоровой ноге, и, наступив на бутылочный осколок, повалился на пол. Грохот, дребезжание, кровь, негр корчится в спазмах.
Намечаю путь к отступлению. Быстрее, к задней двери! На четырех конечностях, пауком, выбегаю наружу. Вскакиваю на ноги и даю деру.
В темноте виляющие ноги сбиваются о камни, коробки и мусор. Наступаю в лужицы грязи. Лабиринт темный и узкий, вдоль стен разносится топот. С разбега влетаю в кого-то, сбиваю с ног. Бегу дальше.
Страх впился в сердце, выковыривая дыхание.
Слева, в стороне, пустое строение, напоминающее коровник. У входа мигает тусклая лампочка. Рядом никого. Влетаю в пустоту дверного проема.
Темно. Под потолком узкие окна, путей к отступлению нет.
Прячусь в закуток. Замираю.
Пытаюсь осознать повреждения — никак. Дышать трудно. Адреналин кочует по телу. На ладонях порезы. Раз смог пробежать километр, кости целы.
Острый запах дерьма. Ощупываю штаны — не мое. Дерьмо, что воняет — повсюду. Все помещение — навозная яма. Очко забито пирамидой фекалий. Обрывки черно-белых газет, исчирканные коричневыми штрихами.
На улице крики и голоса. Нарастают шаги — быстро шаркают, забегают в туалет.
Жмусь в кабинке. Практически впечатался в стену. Под ступней разъезжается что-то скользкое. Большие глянцевые тараканы заползают на пальцы ног. Из живота карабкается блевотина. Громадным слизняком пытается вылезти, но соскальзывает. Зажимаю кровавыми ладонями нос. Задержи дыхание!
Тень мечется, скользит поверх кусков кафеля. Удлиняется, набухает до невозможности и влетает в кабинку.
Стена мокрая. Холодная. Ледяная, холодная.
Я вжат плечом в стену.
Ступнями в скользком болотце. Сочится между пальцев, проводит склизким языком.
Поскуливаю.
Дышу.
Хрип, снова хрип. Странный хрип — не совпадает с дыханием, выбивается, будто чужой.
Медленно поворачиваю голову.
Сидит рядом. Черный. Африканец. Пристроился, и как бы не замечает меня. Ноги его скрылись в куче использованных газет. Отчего он походит на ворона, севшего на охапку осенней листвы.
Круглое мускулистое плечо упирается в бок. Мы сжаты, намертво, в кабинке, впритирку, слипшись плотно. Нет места.
Пальцы незнакомца шевелятся, как червяки, трогают мое запястье, находят ладонь. Его пальцы проскальзывают меж моими и сжимают руку. Ощущаю противную ладошку, скользкий сгусток.
Стены кабинки давят тисками. Так мы и сидим. Вприсядку. Крепко взявшись за руки, как влюбленная парочка. Между нами куча дерьма, отдающая кислятиной и желчью. На негритянском лбу блестят жирные капли — грязное масло во фритюрнице; конденсат на поверхности канализационной трубы.
Выпученные белые зрачки хаотично дергаются в темноте. Бегают кругами, вьются. Белые шарики так и скачут — пинг-понг, пинг-понг. Резко замирают, выпучиваются на меня, смотрят с секунду, и снова судорожно вьются.
В этот сумбурный миг, когда глаза наши встретились, пластиковый взгляд африканца выразил ужас. Смертельный ужас, за пределами человеческого. Африканец хрипел как кабан с пробитым легким, заполненным кровью. Кровь пузырится и гуляет вверх-вниз по трахее. Дыхание вот-вот откажет.
Мои мысли, одна за другой, возвращаются.
Шепчу сухими губами:
— Qu’est-ce qui c’est passé?
Но вопрос затерялся среди всхлипов. Что случилось — не ясно.
Незнакомец рыдает. Захлебывается желтым тестом из слез и соплей. Вязкие соленые нити тянутся изо рта и носа. С гладкого подбородка свисают жидкие сосульки. Вряд ли способен вымолвить даже букву.
Потеет и трясется как сомалийская шлюха. Пот воняет. Сладковатой пряной говниной, закупоривающей ноздри. Черная кожа резка, а пропитанная страхом, способна перебить запах дерьма. Потому и тараканы то ли разбежались, то ли сдохли — не лезут на пальцы.
Расслабляю ладонь, пытаясь отцепиться, но рука соседа крепко держит. Незнакомец глядит умоляюще. Похоже, от этого зависит его жизнь. Сжимаю мокрую ладошку. Действует — мускулистая шлюха перестает рыдать.
Выждав время, повторяю вопрос.
А вскоре еще.
— Putain de merde, reponds-moi!!
Наконец слова доползли до черных раковин по бокам курчавого черепа.
Дребезжащие губы пузырятся, выплевывают писк. Пузыри и писк, и пузыри, и вот на губах, помимо пузырей, появились звуки:
— Пп… Пп… П-паук…
— Что паук?!
— Пп… Пп…
— Ну же, гадина!
— П-паук… огромный п-паук…
Больше из негра не выдавилось ни звука.
На рассвете, когда первые холодные лучи солнца проткнули тело ознобом, я выехал из города в сторону границы. Влез в машину и распластался на заднем сидении.
Лихорадка клыками вцепилась в череп. Тело обмякло обездвиженной птичкой.
Машину качает, будто гроб плывет по волнам.
Бывает, богомолы охотятся на маленьких птичек. Хватают крепко за голову. Пернатая тушка обвисает. Богомол держит, медленно, мало-помалу, выедает мозг, начисто, пока ничего не останется.
Вот как так?.. чтобы богомолы…
Блядские богомолы.
СМЕРТЬ
Женщина, осознав, что сжимает ладонь собеседника, отдернула руку; вцепилась в стол с восковым выражением лица.
— Что-то нехорошо, — простонала.
— Тебя укачало, пойдем.
Мужчина помог спутнице подняться и вывел в коридор. Тот растянулся узким тоннелем и казался нескончаемо длинным. Добравшись до ее каюты, они быстро распрощались.
Шатаясь, побрел мужчина к себе. Тусклый свет пятнал стены багрянцем. Приходилось держаться за поручень, и все равно болтало. Казалось, что в стенах магниты, а карманы одежды забиты железными скрепками. То и дело приходилось останавливаться, упершись руками в металлическую стену, и дожидаться пока пол займет угол, позволяющий продвинуться еще на пару шагов. Гравитация слетела с катушек, взбунтовалась. Швыряет, вдавливая в стену, а затем выталкивает обратно.
Наконец, отворив дверь каюты, он бесшумно проник в темноту. Не включая свет, лег на кровать. Деревянные веки закрылись. Уставшее тело болтали обезумевшие волны.
* * *Со всех сторон напирают дюны. Желтый океан набросал песок на правую сторону дороги, обглодав нагретый асфальт. Такой горячий, что прозрачный воздух аж шевелится, и вдалеке все размывается в лужу.
Звук старого мотора неутомимо бьется о пустоту. Белый «пежо» идет на скорости, уклоняясь от наносов. Всякий раз, налетая на песчаную кучу, колесо ударяет — машина болтается, начинает вилять. Кузов трещит и поскрипывает. И снова
