— Скажите, радист… а, кстати, как вас зовут?
— Гейнц. Гейнц Биндач.
— Я Абель Райнеке. Не беспокойтесь, я не стану спрашивать, что там в Германии. Я знаю, она обречена… Нет, нет! Не надо. Мне ничего не будет, я тут ещё и не такое говорил. Ваш капитан сказал очень правильно — про германский народ. У меня там дочь, да. А я здесь. Завтра переломный момент. Или заработает, или нет. Вы привезли топливо и газ для накачки. Завтра будет включение.
— «Шатра»? — наугад спросил я.
— Да, «шатра», — доктор посмотрел на меня удивлённо. — Откуда вам известно?
— Нет, герр доктор, мне ничего не известно, — сказал я. — Просто унтерштурмфюрер сказал что-то на эту тему…
— А, ну да, конечно, — закивал головой доктор. — Ищут шпионов среди своих, а сами болтают перед первым встречным. Это не от большого ума. А вы как считаете?
Я неопределённо пожал плечами. Доктор достал носовой платок, протёр лицо и продолжил.
— А секрета, между тем, никакого и нет. Сама по себе работа интересная, потому что новые энергии, новые научные открытия, потрясающие перспективы… Но вы-то, военные, в первую очередь интересуетесь, как это всё можно применить для убиения себе подобных. Или для защиты от себе подобных. Разве не так? — доктор Райнеке, сам того не замечая, начал горячиться, но быстро угас. — В итоге я и угодил в концлагерь…
— Что такое «концлагерь»? — спросил я.
— О-о, молодой человек, можно подумать, вы не из Германии, а из какой-нибудь Австралии… впрочем, не знаете, что такое Равенсбрюк — и никогда бы вам этого не знать. Так вот. И представьте себе, когда выяснилось, над чем я раньше работал, из меня тут же сделали чуть ли не чистокровного арийца, повесили новую фамилию и отправили в лабораторию. А потом и сюда. Я хотел сделать аппарат для лечения заболеваний костного и спинного мозга. Совершенно новый принцип, новые энергии, сверхвысокая частота. Вы радист, вы можете хоть немного понять. А получилась «прозрачная сфера», «шапка-невидимка». Кому это больше всего интересно?
— Военным, конечно, — сказал я.
— Вы правы, вы правы, мой друг… вот я и здесь. У меня не было выхода, иначе — в печь. А дочка — там; они сказали, что пока я работаю, с ней ничего не будет. А откуда я знаю, что с ней всё хорошо? Я не верю… насмотрелся. Устал, — доктор грустно вздохнул.
Мой язык зачесался уточнить, что значит «в печь», однако я сдержался и спросил другое:
— Так эта «прозрачная сфера» и есть «шатёр», да?
— «Шатёр Фрейи», мы его так называем. Снаружи ничего не видно, словно под ним ничего нет. Он словно прозрачный, но он не прозрачный, он копирует то, на что опирается краями… Но ведь это тупик, согласитесь! Ничего не выйдет!
— Почему?
— Да сами подумайте — «шатёр Фрейи» будет работать только в море или в голой пустыне. Это же ясно, как день! Зачем они меня мучают…
— Но корабль? Корабль ведь можно сделать невидимым? — осенило меня.
Доктор посмотрел на меня с сожалением, как на дурачка.
— А излучатель? Глупышка! Куда вы поставите излучатель?
— Какой излучатель?
— Какой? Да огромный! — доктор обвёл руками вокруг себя. — Как он поместится на корабле? Тяжёлый сплав на иридиевой основе, сумасшедшие деньги… Юноша, он сорок три метра в длину! И два в ширину! А под излучателем ещё и сам хромосциллятор, он ведь тоже…
— Что-что, вы сказали?
Доктор махнул рукой.
— Это бесполезно, поверьте. Ну, хорошо, ладно. Вот вы привезли топливо и катализатор. В сущности, это даже не топливо, а инициирующий заряд вещества. Газ. Катализатор — тоже газ, вернее, газовая суспензия. Это и есть моё главное изобретение. Оно должно было лечить людей…
— Вы хотели что-то спросить, — сказал я.
И тут мы увидели, что к нам идёт унтерштурмфюрер Ганс в сопровождении эсэсманна с автоматом.
— Доктор, вам пора. Вы сами сказали, завтра в девять, — сказал Ганс, покачиваясь.
— До свидания, — грустно сказал мне доктор и ушёл в сумерки, сопровождаемый угрюмым автоматчиком в дурацких шортах.
Ганс внимательно посмотрел мне в глаза. На его щеках прыгали отсветы костра.
— Что он вам говорил? — строго спросил Ганс.
Рука его лежала на кобуре.
— Ничего не говорил, герр унтерштурмфюрер, — я пожал плечами. — Говорил я, он только спрашивал.
— Что именно?
— Ну… откуда я родом, где жил, где бывал… всякое. Спрашивал про переход сюда — словом, то же, что и вы. Виноват, герр унтерштурмфюрер!
— Ну-ну… функмайстер-цур-зее, – процедил Ганс многообещающе и отошёл.
А что такого? На военной службе главное — вовремя сказать «виноват». Шнапс и вино шумели в голове. Компания на берегу распевала песни — вразнобой и прерываясь для провозглашения тостов. Я выкурил ещё сигарету и пошёл на лодку спать. Не слишком ли много впечатлений за один день?
EIGHT
А утром мы проснулись одновременно – Данни вылизал нам лица, так что можно было не умываться, тем более что поблизости не было ни ручейка. Ночью пёс дрых у нас в ногах.
Наскоро позавтракав (Данни уплёл аж полпалки колбасы), мы принялись обсуждать наш дальнейший маршрут. «Отчаянный» с этого места не был виден — только верхняя часть острова Скелета и Буксирная голова со входом в Южную бухту — но мы знали, что ничего особенного с ним случиться не могло.
Немного покумекав над картой и осмотрев окрестности в бинокль, мы пришли к выводу, что, уж коль южная часть острова нами более-менее исследована, то имеет смысл заглянуть севернее. Карты обещали ещё одну бухту и два тайника с пиратскими кладами. Всякий, кто читал «Остров Сокровищ», помнит, что в одном из них оставались слитки серебра, в другом — склад оружия. И то, и другое представлялось заманчивым.
Самым простым было обойти Подзорную Трубу слева или справа с тем, чтобы выйти к текущему с её северного склона ручью. Нарисованный на второй карте, он вёл к Северной бухте, где мне ещё мерещилась встреча с останками французского пиратского корабля «Пава», о котором упоминал Делдерфилд. Ну и сокровища, конечно…
Видите ли, сэр, все мы в душе искатели приключений — в той или иной степени. Дух авантюризма присущ человеку; его манят тайны, перемены и впечатления. Кто-то не может удержаться (как я, например, или Мэг) и ищет их повсюду. Или вы думаете, для чего трижды уходил в океан
