– Я слышал ты посылал домой за рыбьей головой?
Уже давно объевшийся меняла так умилился, что обнял Сарабая:
– Спасибо тебе, друг! Ты так добр. Пусть Всевышний воздаст тебе за усердие. Ну и я в долгу не останусь. Думаю Злат и Илгизар по достоинству оценят это кушанье, – он добродушно засмеялся, – А вот правоверному иудею его есть нельзя. У осетра нет чешуи. Я подожду голову, которую приготовила моя Сарра.
Примирительно похлопав огорчённого Сарабая по плечу, Касриэль добавил:
– Коли ты хочешь в этот день почтить еврейские традиции, сделай нам пшеничного хлеба с мёдом. Чтобы наступивший год для всех был сладким.
В очаг подкинули ещё дров, а хозяин подложил веточек из можжевелового веника и по залу поплыло молитвенное лесное благоухание.
Приехал слуга Касриеля. Заботливая супруга, кроме одежды прислала мужу пару тёплых одеял и всякой снеди. Не забыв и рыбью голову. Меняла торжественно уселся за стол и с достоинством приступил к трапезе. Злат, который напротив с Илгизаром не спеша разбирал на кусочки остатки сарабаевской осетрины, даже перегнулся с интересом, чтобы посмотреть чему же отдал предпочтение правоверный иудей. От лампы друзья отказались, и при свете очага пришлось приглядываться долго.
– Это что же, белорыбица? – присвистнул, наконец, наиб, – Вот это да! Где же ты такую здоровую нашёл?
– Заказываю у рыбаков заранее. Они часто специально в садках нужную рыбу держат для праздника, – потом решил всё-таки поскромничать, – Бывает, что и щуку беру. Или судака. Главное, чтобы с мелочью не колупаться.
Стражники между тем вышли, один караулить, второй к лошадям и они остались втроём.
– Завтра в диван-яргу тебе предъявят обвинение. Дело серьёзное.
– Даже не могу ничего сказать. Сам, если честно, не понимаю. Однако законов я никаких не нарушал. Письмо это отдам яргучи, расскажу всё, что знаю.
– Так что ты всё-таки знаешь?
– Ничего, кроме того, что уже тебе сказал. Это письмо от одного менялы из Праги. Знаешь, что такое Прага?
– Город.
– Понятно, что город. В Чехии серебряные и золотые рудники. Монетный двор каких во всём мире мало. – Касриэль сделал значительную паузу, – Богатство. Деньги. Это я к тому, как нужно относиться к тамошним менялам. Вот только до наших краёв чешские деньги редко доходят. Они обращаются там, в закатных странах.
«Закатные страны!» – отозвалось в голове наиба.
– Поэтому заплатит по долгу этого менялы купец, который ведёт дела в наших краях. Торгует на наши сумы, ромейские иперперы. Потом они там между собой разберутся. В общем тот, кто и в наших краях бывает, и там, куда доходят пражские гроши. Такие есть на Волыни. Во Львове или тамошнем Владимире.
– С их князем у хана нелады, – почесал нос наиб, – Выход вроде даёт, а ярлык не брал. Всё на сторону смотрит. А ведь ханский улусник со старины. Но сейчас вроде тихо. Да и купцам тамошним дорога чиста. По ханской грамоте.
– Они ещё много с кем торгуют. С поляками, с Орденом. С Венгрией.
– С Венгрией, говоришь? Это плохо. Тот, кто с тобой расплатиться должен, он с Венгрией торгует?
– С Венгрией, – меняла даже руками развёл, будто пытаясь оправдаться, – У них там вино хорошее. Везут на Волынщину. Торг немалый. Ему ничего не стоит заплатить по пражскому письму. А потом с тем менялой рассчитаться.
– Понятно, – протянул наиб, – Вот только это для тебя письмо пражское. Где она эта самая Прага и чего там кушают в наших краях мало кто знает. А вот Венгрия у нашего хана в неприятелях. Их нос постоянно торчит в степях до самого Крыма. В тех делах в былые годы Ногай плавал, как щука в воде. Ну так он там и обретался возле границы.
– Да простой купец, вином торгует, – в отчаянии залопотал Касриэль.
– Знаем мы этих купцов. Первые соглядатаи и вынюхиватели. Особенно если и в Крыму и в Венгрии бывает. А что есть Крым? Главные ворота для франков в улус Джучи. Человек этот, который письмо привёз, как назвался?
– Иовом. Он мне даже вина бутыль привёз от этого самого виноторговца. У нас такого не бывает. Да вот его Сарра мне и прислала.
Касриэль выставил на стол оплетённую лозой глиняную бутыль, запечатанную смолой.
– Ещё не пробовал.
Наиб осторожно поднёс её к огню:
– Печать цела. Это хорошо. Не будем откупоривать. Завтра в диване покажем. Там имя хорошо читается?
X. Сказка старого Бахрама
Бахрам пришёл, когда на улице уже стало темнеть. С минаретов Булгарского квартала донеслись в дождливом мареве призывы к вечернему намазу, а по дороге, не спеша побрели к заставе караульщики из ночной стражи. Приближалась ночь.
– Я уже стал волноваться, – приветствовал старика наиб, – Неужто след передумавшего путешественника завёл тебя так далеко? – и сразу опомнился, – Сарабай! Давай скорей горячей похлёбки. Разговорами кормить наш Бахрам и сам горазд.
Сарабай появился, словно стоял под дверью, Злат даже усмехнулся в усы. Было видно, что старику он рад от души. Сказочник – не эмирский наиб со стражниками. На любом постоялом дворе он желанный гость, для которого у разумного хозяина всегда найдётся угощение и место у очага. Бахрама Сарабай приветствовал, как старого знакомого. Тот всегда ходил в свою убогую хижину за городской заставой по этой дороге и часто заглядывал сюда погреться и подкрепиться. Однако сейчас старик только покачал головой:
– Не трудись, добрый человек. Я только пообедал.
– Даже самый сытый человек не сможет устоять перед этими пшеничными лепёшками с мёдом, испечёнными с пожеланием благополучия, – весело отозвался из-за стола улыбающийся Касриэль.
– К ним сейчас принесут отвар кипрея. Я ведь помню, что ты любишь, – поддакнул Сарабай, – Всегда удивлялся, откуда у тебя пристрастие к этой траве? Её, обычно, любят люди из наших краёв.
– Ламы учат, что мы уже не раз приходили на эту землю. Только в ином обличье. Может в прежней жизни я был булгарином или буртасом из Мохши.
Хозяин почесал нос:
– Мудрёно.
– Чего же мудрёного? Если даже в одном пришествии в земную юдоль человек часто ухитряется переменить несколько судеб. Я вот только сейчас повидался с гостем из другой жизни.
Сарабай скрылся за дверью.
– Это эн-Номан тебя накормил?
Сказочник удивлённо вскинул брови:
– Не перестаю удивляться твоей проницательности.
– Не просто так, наверное, я дошёл из помощников писца-битакчи до помощника сарайского эмира и ношу красный халат, – торжествующе подмигнул Илгизару Злат.
– Всё же как догадался?
– След привёл. От свиной ноги.
Выслушав рассказ наиба, Бахрам довольно покивал.
– Неисповедимы пути, по которым человек приходит к истине. Я ведь тоже сразу вспомнил про эту сатанинскую ногу, когда увидел, что мой путник пришёл в обитель эн-Номана. Вышли на одну и ту же тропу, только с двух концов. Значит путь верный.
– Тебя заметили?
– Хочешь знать почему я зашёл к эн-Номану? Никто не звал. Не видели меня. Просто, когда я увидел, что тот человек скрылся за калиткой обители, сразу и вспомнил ту самую свиную ногу. Как тогда шейха обеспокоил её сатанинский след.
Злат про себя отметил, что Бахрам всё время говорит сатанинский – на франкский манер, а не поминает шайтана, как приличествует правоверному.
– Я и подумал, что эн-Номану интересно будет узнать про клетку с голубями. Соглядатай её наверняка проворонил.
– Тебе-то оно на что?
Вырвавшийся бесхитростный вопрос надолго погрузил старика в задумчивость. Он замолчал, уйдя куда-то в свои мысли, словно рассматривал что-то в минувшем далеке. И улыбался. Не то грустно, не то ласково.
– Мы ведь с эн-Номаном старые приятели. Давно это было. Далеко отсюда, в другой стране, в другой жизни. Он ещё не был шейхом, а я сказочником. Вот мне и захотелось у порога жизни вспомнить былое. Так и засиделись до вечера. Эн-Номан ведь ещё старше меня. Ему тоже уже пора, – помолчал и добавил, – заканчивать земные дела.
– Пока он за них крепко держится, – усмехнулся наиб.
– Кому много дано – с того много и спросится, – лицо сказочника посуровело, – В немощных руках шейха власть. К его голосу прислушиваются сильные этого мира, от которых зависят судьбы царств и жизни людей.
Он снова надолго замолчал, а потом добавил совсем другим голосом:
– Это очень тяжёлая ноша.
Не только голос стал другим. Злату на миг показалось, что за столом у очага мрачно нахохлился совсем другой человек.
