Я взял на заводе неделю за свой счёт и поехал. Май месяц как раз начался. У нас уже совсем наступило лето, а в столице не так жарко и нет комаров. Приятная погода.
Остановился у Кобыландыевых – сами-то Софико с дочерьми гостят у нас, а отец семейства опять в командировке, но тут за всем присматривает домработница – квартира у них нынче просторная и не очень далеко от Кремля. Машенька, что работает в доме комбрига, меня в лицо знает и никаких недоразумений при моём вселении сюда не случилось.
Остаток же дня я провёл в геологическом музее. В своё время не мог в него попасть – он по выходным не работал. А в другие дни работал я. Ну а тут побродил по залам, разглядывая диковинки и размышляя о том, что нужно будет с сынами сюда завеяться и с Анной. Как сыны немного подрастут… так, ёлки! Война же начнётся!
В Кремль попал без проблем – на проходной меня ждал пропуск, а дорогу в приёмную я отыскал по памяти. Секретарь взглянул на часы, и пригласил проходить – время я выдержал пунктуально.
– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович, – произнёс я входя. Дело в том, что Поскрёбышев каждый раз предупреждал: «Обращаться следует „Товарищ Сталин“, и никак иначе». Но во мне от этого возникал протест и я умышленно поступал неправильно. В конце концов, я ведь по голове ударенный – должен держать марку.
– Проходите, товарищ Беспамятный, рад видеть вас, – Сталин показал на стул и выложил передо мной записку со словами «Тупоносый» и «Лавочкин», – почему вы мне её не отдали? – спросил он строгим голосом.
– Не был уверен, – пожал я плечами.
– То есть, ви понимаете в танках и бранзулетках, но не понимаете вь самолётах? – уточнил он.
Я кивнул.
– Я так и думал. Но вам придётся в них разобраться и доложить нам состояние дел с разработкой новых истребителей. Знаю, что ви любите тихую жизнь вь провинции, но приближается тревожное время, что для вас не секрет, – он как-то жёстко посмотрел на меня. – А в том, что ви справитесь, мы нэ сомневаемся.
– Так у вас для такого дела есть хорошо подготовленные люди, знакомые с состоянием дел.
– Нас интересует мнение незаинтересованного человека. А быстро разбираться в технических вопросах ви можете, если захотите. Нэ спорьте! Партия вам это приказывает.
Ну, знаете, распоряжения подобного рода нужно выполнять, ибо препирательства могут крепко повредить здоровью. Это не шалости с обращением. Поэтому я внутренне замер, а как это проявилось внешне – ума не приложу. Ну, сами рассудите! О моей причастности к разработке и принятию на производство пистолета-пулемёта – известно. Об истории с гранатомётом, с лёгким танком – да наверняка. Про котлы, печки медленного горения, пневмогайковёрты… хе-хе, шлифмашинки, для которых заводские умельцы придумали отрезные круги, отчего болгарки теперь называют петропавловками. Всё, спёкся окончательно – в глазах моих нынешних современников я – человек технически грамотный и широко эрудированный. Да ещё и лично незаинтересованный. Ну да – живу на одну зарплату. Дотихушничался, в общем, до ручки.
– Мне бы, Иосиф Виссарионович, поводыря по авиазаводам. Сам-то их не найду, или не пустят меня куда понадобится.
Вождь кивнул человеку, которого я раньше как-то не заметил – он сидел в сторонке. А тот сделал мне жест следовать за ним. Моих лет мужчина в форме с ромбом в малиновых петлицах.
* * *Прикольно получилось. Я Ваня, а он Веня. Мы так договорились с ним друг к другу обращаться, чтобы никто не догадался. Формы же одежды использовали два варианта: рабочие спецовки или интеллигентские костюмы. Мне не хотелось ни официальных встреч, ни формальных разговоров. Проверяемые не должны знать, что их проверяют – иначе меня элементарно заведут за угол. Поэтому, по Вениному звонку, человек из охраны проводил нас неприметно на территорию чтобы мы растворились среди работников не привлекая к себе внимания.
Скажете – шпионские страсти? Есть маленько. Ну так я, если за что берусь, то мне это хочется обязательно сделать как следует, иначе перед людьми стыдно. Так что я хорошо подумал, представил себе как со мной станут разговаривать, заявись я в качестве официального проверяющего или выспрашивающего. Будут выпячивать свои достижения и жаловаться на трудности, созданные объективными обстоятельствами или чьим-то нерадением. Нет уж, пусть я меньше увижу, но это будет то, что нужно мне, а не кому-то другому.
Первый завод, куда мы попали меня ничем особым не удивил. Некоторая нервозность – это да, чувствовалась. Посидел я немного в одной курилке, в другой, послушал разговоры и сложилось у меня впечатление, что у них недавно на первой машине погиб лётчик-испытатель. Сейчас испытывают вторую, и тоже не всё идёт гладко – постоянные проблемы с маслорадиаторами, которые без конца переделывают. В общем – атмосфера доводки машины во всей красе – я-то знаю, каково это, хотя бы и на менее сложных конструкциях.
Побывали мы и в цехе. Но самой испытуемой машины там не застали. Потом переоделись в костюмы и прошлись по КБ, спрашивая людей, не заходил ли сюда Иконников. Некоторые интересовались, кто это такой и, пока Веня заговаривал им зубы, описывая этого несуществующего персонажа, я крутил головой по сторонам. Изображение общего вида однозначно указало на то, что работают тут над остроносым истребителем, то есть с V-образным двигателем водяного охлаждения.
Общее впечатление – жизнь в эту машину обязательно втряхнут, но дело это не скорое. Вот слышно это по духу, по атмосфере, царящей вокруг. Тем более удивительно было видеть огромное количество бумаг, которые спешно оформляли. У нас в заводских КБ такое бывает уже когда завершены основные проверки и идёт оформление рабочей документации для серийного производства.
Марку самолёта и имя конструктора я попросил Веню мне не сообщать. Важно было сохранить собственную непредвзятость. Для себя же этот проект я мысленно обозначил первым номером.
* * *Другой истребитель оказался на том самом заводе, где я когда-то встречался
