– Да уж, Макс это что-то.
Джинель мечтательно вздохнула.
– Девочка моя, он все – и пакет рифленых чипсов «Лейс» вдобавок, а ты знаешь, как сильно я их люблю. Никогда нельзя съесть только одну штучку.
– Ты что, положила глаз на моего брата? – Я притворилась возмущенной.
– А неужели солнце встает на востоке, а садится на западе? Ты вообще видела своего чертова братца? Он же бог в ковбойских сапогах и футболке «хенли»!
– О, брат, – сказала я, не желая слушать подобные вещи о нем от посторонних.
– Да черт возьми, о брат! Была бы ты мной – ты бы уже орала: «Трахни меня, Макс! Сильнее, Макс! Глубже, Макс!» – Она застонала и захрипела для пущего эффекта, изображая, как будто давится чем-то и сдерживает рвоту.
– Ты больная. – Я расхохоталась.
– Но ты любишь меня.
– Мне надо голову проветрить, – сказала я.
– Ну а пока ты будешь это делать, я буду упаковывать свое дерьмо. Увидимся через две недели. Люблю твое уродливое лицо, шалава! – заявила Джинель и повесила трубку.
Черт. Она выиграла этот раунд. Ну ничего, я выиграю следующий.
Глава шестая
Леденящий душу крик вырвал меня из блаженного сна. Уже наученная горьким опытом последних дней, я вскочила с кровати, включила свет и смотрела, как мужчина, которого я люблю, корчится, дергается и кричит, пытаясь изгнать демонов, проникших в самую глубину его сознания. Это разбивало мне сердце. Его тело изогнулось дугой, грудная клетка, блестящая от пота, вздымалась вверх, весь его вид говорил о страдании. Напряженный член, натянувший тонкую ткань боксеров, являл собой наглядную демонстрацию его мужественности. Прежде чем разбудить его, я закрыла глаза и глубоко вздохнула, позволяя его крикам ввести меня в то состояние, которое ему требовалось. Мне нужно было стать уверенной, сильной, я должна была стать средством, которое вернет его обратно из пустыни отчаяния и будет возвращать оттуда снова и снова. Я буду такой до тех пор, пока однажды он не найдет покой. Другого выбора не было. Уэс должен был снова найти покой.
Стянув ночную рубашку через голову, я дала упасть ей легким шелковым облачком на пол. Запрятав собственные эмоции под замок, я крикнула:
– Уэс!
Я стояла перед ним обнаженная и беззащитная. Глаза его широко распахнулись. Радужка была почти совсем черная, я не видела даже проблеска зелени. Он был сейчас животным. Заблудившимся в собственном страхе. Он уставился на меня.
– Мое! – взревел он, сжав зубы, и вдруг бросился вперед. Он всосал мой сосок, как будто спасаясь от жажды, и сквозь боль я испытала острое удовольствие. Схватив меня руками за ягодицы, он мял их, упираясь в меня своим напряженным членом.
– Правильно. Все это твое и ты можешь это взять. Нужно сделать только одну вещь: скажи мне, почему ты меня любишь. – Я вцепилась ему в волосы и с силой отвела его лицо от своей груди.
Это был новый метод, который я решила испытать. У меня была теория. Заставить его вспомнить, почему я здесь. Вернуть его в настоящее, чтобы воспоминания о пережитом быстрее испарились из его памяти.
– Я люблю трахать тебя! – Он прижался ко мне и стал толкать к стене, пока моя спина не коснулась ее поверхности. Он тискал рукой одну мою грудь, а ко второй приник губами. Другой рукой он стиснул мой лобок, два пальца резко проникли внутрь меня, сразу достигнув точки, где тонкие ниточки удовольствия и возбуждения вели прямо к моему клитору. Я задохнулась и шире развела ноги, чтобы впустить его глубже.
– Скажи мне, что ты любишь во мне, и я позволю тебе войти в меня так глубоко, что не смогу дышать.
Рот Уэса с влажным хлопком выпустил мой сосок, набухший и блестящий от его слюны. Я застонала от разочарования. Его губы накрыли мои, но я отвернула лицо в сторону, избегая поцелуя, которого на самом деле хотела сейчас больше всего на свете.
– Что ты делаешь? – зарычал он сквозь зубы, вне себя от злобы, изнывая от жажды, лишь утоление которой, как я знала, давало ему спасение.
Я подняла ногу и потерлась своей мокрой щелкой о его бедро, так, чтобы он кожей почувствовал ее влагу, демонстрируя ему свое желание. Глаза его сузились.
– Ты любишь меня? – спросила я снова.
Голос у него был низкий и хриплый, каждое слово резко отдавалось эхом у меня в сердце.
– Ты. Знаешь. Что. Да. А теперь. Дай. Мне. То. Что. Мне. Нужно.
Я покачала головой и стянула с него трусы, он переступил через них, не отрывая от меня глаз. Со всей силой я оттолкнулась от пола и обвила ногами его талию. Он подхватил меня за ягодицы и теперь держал так, будто я ничего не весила. Тяжело дыша, он прижал меня к стене, его член метался у меня между бедрами. Так близко, и все-таки пока еще так далеко. Он никогда не брал меня насильно. Даже во время его кошмаров. Что-то внутри него не давало ему перейти эту границу, и я была ему за это очень благодарна. Запустив руки ему в волосы, я крепко держалась за него.
– Дай мне то, что нужно мне, и я дам тебе твое. – Я провела языком по его шее. Соленый вкус океана и мужчины заставил мои вкусовые сосочки трепетать. Уэс застонал, прижал корень своего члена к моему клитору, стал тереться об меня, отчаянно прося того, в чем я ему отказывала. Наклонив голову, я прижалась к нему – нос к носу. Зрачки у него стали меньше, впуская зелень обратно. Улыбнувшись, я подалась вперед и почти прижалась губами к его губам, едва касаясь их и напоминая ему, где он находится. Он выдохнул, принимая этот мимолетный поцелуй.
– Скажи мне, почему ты меня любишь, – снова потребовала я.
Одна из ладоней Уэса оставила мой зад в покое: теперь он схватил меня за волосы на затылке. Большим пальцем он провел по моей щеке, нежно и ласково. Я была прижата к стене его большим телом. У меня не было ни малейшей возможности соскользнуть вниз или хотя бы на сантиметр разъединить наши тела. В этот момент мы были единым целым физически, ментально и главное – эмоционально.
– Любить тебя так же естественно, как дышать. Ты нужна мне, чтобы жить. Ты, Миа. Ты даешь мне дыхание жизни.
Мои глаза наполнились слезами, когда я прижалась лбом к его лбу.
– Входи внутрь, малыш. Возьми то, что тебе нужно.
Я дала ему сигнал, которого он так ждал.
– Я люблю тебя, – сказал он, двинув бедра вперед и входя в меня быстро и резко, сразу до самого корня. – Я чертовски люблю каждый дюйм твоего тела. Больше всего на свете, – говорил он, совершая глубокие толчки, которые заставляли меня задерживать дыхание,
