– Эй, детка, как дела? Как отец? – поинтересовалась Джинель, когда я ответила на звонок.
Я отказывалась говорить с кем бы то ни было, кроме Джин. Уэс поддерживал связь с Максом. Я знала, что он сходит с ума от беспокойства, но мы были в порядке. Сейчас не о чем было говорить, и я не хотела делиться чувствами с братом. Он знает нас, но он не знает, как я справляюсь с трудностями. Он не знает, как мы росли, и сейчас я не в том настроении, чтобы посвящать его в подробности. Я знаю, что он презирает нашу мать так же, как и я, но он не знает об отце ничего хорошего, кроме того, что мы его любим.
Кроме него мне звонили друзья, поздравляющие с Днем благодарения. Опять новый опыт.
Я вдохнула и закуталась в одеяло.
– Хорошо, насколько я поняла. Завтра узнаем подробности, когда встретимся с его врачом. Медсестра сказала, что он не знает, как долго пробыл в коме. Когда мы попытались познакомить его с Уэсом и Мэттом, у него поднялось давление и она нас выгнала.
– А ты как?
Я застонала.
– Как-то странно. Раньше, пока он был в коме, я на него злилась. Сильнее, чем когда-либо. И ты знаешь, я думаю, что вполне оправданно. Но сейчас, когда он протянул к нам руки… Я снова стала маленькой девочкой, которая больше всего на свете хочет отцовской любви.
Слеза капнула на подушку. Из носа потекли сопли, но мне было наплевать. Я вытерлась простыней.
– Это нормально, детка. Он же всегда будет твоим отцом. Может, не самым лучшим отцом, но, по крайней мере, он не бросил тебя, – попыталась она меня утешить.
– Разве? Каждый раз, когда он накачивался виски, он исчезал. Каждый раз он превращался в другого человека. Забывавшего, что у него есть две маленькие дочки, которых надо кормить, одевать и водить в школу. А этот последний фокус? Миллион долларов? Такое ощущение, что он хотел умереть.
Джинель застонала, потом выдохнула.
– Может, он специально это сделал.
Эта мысль пронзила меня, как удар молнии, задев кости и мышцы.
– Вот дерьмо. А ты, наверное, права. Может, он плохо разбирался в игре, но он не настолько глуп, чтобы задолжать миллион человеку вроде Блейна Пинтеро.
– Иногда, если хочешь покинуть этот мир, выбираешь самую легкую дорогу. Он знал, что Блейн придет за ним.
– Да, наверняка. – Я покачала головой, в шоке от этой мысли.
– Как океан? – внезапно спросила Джинель, но этот вопрос был обращен не ко мне.
– М-м, соленые слезы богов, Ku’u lei, – ответил низкий мужской голос достаточно близко к телефону, чтобы я услышала. Я знала это слово. Ku’u lei. На гавайском оно означает «моя любимая». Я слышала, как отец Тая называет так свою жену. А Тай только что сказал это моей лучшей подружке. Интрига сгущается.
Я решила сменить тему.
– Как твой День благодарения? Съела целую индейку? – с намеком спросила я.
Джинель тихо застонала.
– Детка, не уверена, что толстый самоанский член можно считать птичкой, но если да, я проглотила изрядное количество.
Я захохотала. Только Джинель может даже День благодарения свести на пошлость.
– Серьезно, Миа, не знаю, что я буду делать, когда он уедет. Мне придется вставить в вибратор три батарейки. Это что-то невероятное. – Она вздохнула. – Теперь я поняла, почему ты целый месяц трахалась с его братом. Эти Нико… Господи, моя дырочка никогда не будет прежней. – Она испустила громкий стон. – Он только взглянет на меня своими черными глазами, и у меня ноги сами раздвигаются.
Я хихикнула.
– Маньячка.
– Ненасытная маньячка. Все время. Как только я начинаю думать, что он все, сейчас уберет этого зверя, который у него между ног, как он снова за свое. И я умоляю, чтобы он продолжал.
– Прекрати! Избавь меня от подробностей.
– То есть ты не хочешь, чтобы я тебе рассказала, как он рукой…
– Ла-ла-ла, ла-ла-ла, ла-ла-ла-ла-ла! – Я пела «Джингл Беллз», пока она не заткнулась.
– Ты просто завидуешь.
– Ни капли. – Я вспомнила, как Уэс трахал меня, прижав к дереву, и сразу потекла.
Она фыркнула.
– Ой конечно, у тебя же теперь этот серфер-режиссер. Кстати, как Уэс? – Ее голос понизился до шепота. – Кошмары проходят?
– Да. Уже неделю не было ни одного. Огромный прогресс. Теперь он вбил себе в голову, что хочет купить у Макса землю и построить дом рядом с его ранчо. Обзавестись домом вдали от дома, так сказать.
– Круто! Как настоящий ковбой! Здорово!
Я поерзала и еще глубже зарылась в одеяло.
– Будет круто, если я смогу часто видеться с Максом и Синди и видеть, как растут мои племянники.
– Да, ты всегда хотела найти свой дом. Теперь он у тебя есть.
– А как же папа?
– А что? Ему придется найти свой путь. Ты не можешь решать за него. Ты взрослая женщина и собираешься выйти замуж за мужчину своей мечты. Мэдди тоже. Вы обе устроены. А ему надо понять, чего он хочет от жизни и как этого добиться. Будем надеяться, что он получил хороший урок и бросит пить, выйдя из комы. Ради себя самого. Не только ради тебя и Мэдди. Хотя у меня есть свое мнение на этот счет.
Я поджала губы.
– Знаю. Знаю. Он говорит, что будет стараться ради нас.
Она выдохнула.
– Поверю, когда увижу. А пока что я буду надеяться на лучшее и тебе того же советую.
– Знаешь, ты права. Он взрослый человек, пора ему наконец-то самому о себе позаботиться. Я больше не могу строить свою жизнь в зависимости от него или еще кого-то.
– Молодец. Вот это я и хотела от тебя услышать. А теперь я хочу услышать, как один большой татуированный самоанец будет кричать молитвы гавайским богам, пока я буду сосать его член. Надеюсь, после этого он даст мне поспать. Черт возьми, я же сто раз ему говорила, что мне нужно хорошо высыпаться, чтобы быть красивой. Думаешь, он меня слушает? Черта с два.
Я хихикнула.
– Ладно, шлюшка-потаскушка, иди займись им. Передавай Тао aloha от меня.
– Обязательно. Люблю тебя. Поговорим завтра.
– И я тебя люблю, шлюшка-потаскушка.
Глава десятая
Когда утром я пришла в больницу, папа сидел в постели. Уэс, храни его господь, остался в отеле, чтобы поработать над видео, которое мы сняли для одного из декабрьских выпусков шоу доктора Хоффмана. Я была вне игры и крайне благодарна, что могу полностью заняться отцом.
– Эй, д-детка, садись. – Он похлопал пальцами по краю кровати. Голос и тело еще плохо его слушались. По словам доктора, восстановление займет много времени.
Я села, взяла его ладонь и поднесла к губам для поцелуя. Его кожа была бледной и сухой, но все равно более здорового цвета, чем во
