Мод была убеждена, что Джон Куинн использовал свое влияние на британцев, дабы отменить приказ о запрете ее въезда в Ирландию. И сейчас к ней отчасти вернулась ее прежняя энергия.
В тесной мансарде было холодно и темно. В Париже было все сложнее и сложнее доставать уголь, а подачу электричества ограничили. Найти сахар, овощи и фрукты стало вообще невозможно.
– Тащи-ка сюда бочонок, – позвала Мод Шона.
Он устроился под самым свесом крыши и читал при свете свечи, укрывшись грудой одеял. Изольда сидела в другом углу, задумчиво смотрела в мансардное окно и курила. Деревянный бочонок, который Шон вытащил на середину комнатки, напоминал те, что я видела в магазине у Пайпера в Бриджпорте. Мод сняла крышку, и послышался хорошо знакомый мне запах.
– Яблоки, – подтвердила мои догадки она. – Джон Куинн присылает их на Рождество каждый год. Мы возьмем немного с собой, а остальное оставим вам.
– Спасибо, Мод, – поблагодарил отец Кевин. – Вы очень добры.
– Да, – кивнула я.
– Давайте несколько попробуем прямо сейчас, – предложила она.
Шон дал каждому по яблоку. «Они побольше, чем pommes во Франции», – подумала я, откусывая свое. Эти были более хрустящие и такие сочные. Это вкус Америки, вкус родины.
– Джон говорит, что это яблоки из его родного штата Огайо, – пояснила Мод.
– Яблочные сады у нас расположены по всему Среднему Западу, – прокомментировала я, – потому что Джонни Яблочное Семечко[176] после революции прошел там, сажая семена яблок.
– Великая страна Америка, – подал голос отец Кевин. – После Французской революции – гильотины. После вашей – яблони.
– Да уж, – согласилась я.
Воображаемый коттедж, где мы жили вместе с Питером Кили, уже переместился на берег озера в Висконсине. Но от Питера по-прежнему не было вестей.
– Мы пойдем, Мод, – сказал отец Кевин, когда мы доели свои яблоки. – Уже темнеет.
Фонарей на улицах осталось очень мало, и в Париже было пустынно этими декабрьскими вечерами.
Театральность Мод не предполагала объятий и прощальных поцелуев, но тогда она взяла меня за плечи.
– Спасибо вам, Нора, – сказала она.
Мод все же быстро приобняла меня, а потом – и отца Кевина. Думаю, я буду по ней скучать. Возможно, мы с ней больше никогда не увидимся.
Мы были уже почти у двери, когда услышали чьи-то шаги на лестнице.
– Должно быть, консьержка, – высказала предположение Мод. – Никто больше сюда подниматься не может.
С этими словами она открыла дверь.
На пороге стоял британский офицер.
– Я – майор Лэмптон.
– Пришли убедиться, что мы уезжаем? – спросила Мод. – Заверяю вас – так оно и есть.
– Это я и так вижу. Однако я только что получил телеграмму из Лондона, из Военного министерства, – сказал он. – Вы можете выехать в Англию, но в Ирландию ехать вам запрещается.
– Вы ошибаетесь, майор. Вот, взгляните на мои документы.
Мод сунула ему свой паспорт, но он даже не взглянул на него.
– Все это аннулируется, – небрежно бросил он.
– Но они не могут… – начала Мод.
Однако майор перебил ее:
– Мы находимся в состоянии войны. В Ирландии введено военное положение, а вы представляете угрозу для национальной безопасности.
– Я? Но я ведь ничего такого не сделала. Вы отпустили своих пленников, арестованных после восстания. Констанция Маркевич сейчас на свободе, а она ведь командовала отрядом, участвовавшим в боях, – привела свои доводы Мод.
– Военное министерство не может руководить действиями политиков. К сожалению, – добавил он.
Я вспомнила, как Генри Уилсон жаловался на политиков, которых он называл «деятелями в женских платьях».
– Но мадам Макбрайд всего лишь хочет посетить могилу своего мужа. Можно ли разрешить ей приехать в Ирландию хотя бы на короткое время? – вступил в разговор отец Кевин.
– Будет лучше, святой отец, если вы будете заниматься исключительно своими религиозными обязанностями, – ответил ему майор.
– Мадам Макбрайд ухаживала за ранеными и помогала в вопросах военной экономики… – пытался продолжать отец Кевин.
– Да вы, похоже, не понимаете простого английского языка. Миссис Макбрайд запрещается появляться в Ирландии. Возможно, ее американская подруга, присутствующая здесь, сможет предложить мадам Макбрайд покой в Соединенных Штатах. Ваш дом, мисс Келли, если не ошибаюсь, находится в Чикаго?
Боже мой, он меня знает. Это конец. Правда, он, похоже, был не в курсе моей официальной кончины. Вероятно, просто наводил справки обо мне в американском посольстве. Но все равно – он узнал меня. И это пугало.
– Французы уже теряют терпение в отношении иностранных граждан, шпионящих в пользу их врага, – сказал он. – И то, что вы женщина, вас не спасет.
– Ваши заявления возмутительны, майор, – сказала Мод. – И я требую извинений.
Только теперь я заметила Изольду и Шона, которые стояли рядом со мной. Девушка тихо плакала, но брат сжал руку в кулак и отвел ее за спину. Я схватила его за запястье и встала у него на пути.
– Нет, Шон, – сказала я ему.
Майор окинул нас презрительным взглядом и разразился смехом.
– Типичный «пэдди». Который прячется за женскую юбку, – бросил он и ушел.
Поднялась волна возмущения. Слава богу, майор не задержался за дверью и не слышал этих мятежных призывов, которых хватило бы, чтобы всех нас отправить на виселицу.
В Англию Мод не поехала, потому что ей уже сказали, что вернуться во Францию после этого ей не позволят. Британцы, в свою очередь, не разрешали ей выехать в Америку.
– Если бы мне удалось переговорить с Майклом Коллинзом, он сделал бы мне фальшивый паспорт. Ханне Шихи-Скеффингтон он такое устроил. И отправил ее вместе с ее сыном в Америку, – рассказала она мне, когда мы отмечали Женское Рождество в ее тесной мансарде.
У огня мы с ней сидели вдвоем, прихлебывали чай и грызли яблоки.
– Везучая вы, Нора. Вы можете просто уехать отсюда. Вернуться.
– Ох, Мод, – вздохнула я. – Я тоже застряла здесь. Потому что Питер Кили может направляться как раз сюда.
– Для него слишком опасно приезжать в Париж, – размышляла Мод. – Особенно теперь, когда британцы переложили свою грязную работу на французов. Поддерживаешь освобождение Ирландии – и ты уже автоматически германский шпион. Британцы настроили против нас нашего старейшего союзника.
В следующем месяце французы арестовали голландскую танцовщицу, называвшую себя Матой Хари, обвинив ее в шпионаже. Газеты с удовольствием подхватили эту историю. Особенно им понравились снимки полуобнаженной Маты Хари в национальных костюмах, которые она сама для себя создавала. Я тоже продавала свои фотографии в газеты. Но на моих были изображены британские солдаты на фоне Эйфелевой башни. Все-таки хоть какой-то заработок. Но потом отец Кевин предупредил меня, что лучше это прекратить. От своего друга Кейпела он услышал, что англичане следят за мной.
– Они считают, что вы пытаетесь собрать информацию о перемещении британских войск.
О господи.
По крайней мере, хотя бы мадам Симон не была запугана. Но в ее студии для меня практически не осталось работы.
Большую часть времени я проводила в Ирландском колледже с отцом Кевином, помогая ему закончить труд всей его жизни – книгу под
