– Он знает меня, Мод. Им известно мое имя.
– Конечно. И это самое неприятное во всем этом – чувство беспомощности, ощущение, что за тобой все время следят, что в любой момент на плечо твое может опуститься чья-то тяжелая рука, – ответила Мод.
– Как я уже говорила, они ненавидят вас, – подключилась Шарлотта. – Точно так же, как они ненавидели нас, суфражисток. Когда мы начинали, я никак не могла понять: мы ведь всего-навсего просим дать женщинам право участвовать в выборах. Всем женщинам – их собственным женам, матерям и сестрам, а не какому-то враждебному племени. Женщинам. А они давили нас лошадьми, избивали, бросали в тюрьмы.
Я сомневалась. Ненавидеть ее? Даже в своей ночной сорочке Шарлотта все равно выглядела рафинированной представительницей самого высшего общества с идеальными манерами, каковой она и родилась. В ней не было театральности Мод, но и она испытала на себе ненависть и оскорбления.
– Это потому, что мы не подчиняемся им, – размышляла я. – И женщины, и ирландцы. Мод, мне понятны отношения Изольды со Стюартом, потому что я сама жила с человеком, который едва не убил меня, когда я хотела от него уйти. Мужчины стремятся контролировать нас полностью. Если мы делаем, как они говорят, мы можем прожить замечательную жизнь. Но если нет…
– А Англия – это вроде как глумящийся муж Cathleen ni Houlihan[195]? – подхватила Мод. – Что-то в этом есть. Взаимоотношения между нашими странами такие глубинные, даже интимные.
– А вы знаете, сколько жен гибнет от рук своих мужей? – подала голос Шарлотта. – Или скольких регулярно избивают? Вы будете ошеломлены этими цифрами. – Тут она посмотрела на меня. – А может, и не будете.
– Да, меня уже ничем не удивить, – согласилась я.
Шарлотта отпила свой шерри.
– Я бы этого никогда не узнала, – продолжила она. – Я вышла за Макса Деспарда, когда мне было двадцать шесть. Приличный парень из того же слоя общества, что и моя семья.
– Шарлотта принадлежит к роду Френчей из Френчпарка, и это одна из самых старых семей в Ирландии, – пояснила мне Мод.
– Вот как? А я сказала бы, что, когда Френчи приехали туда, Келли были уже давно на месте, – заявила я.
Шарлотта вздохнула:
– Да, все это так. Все мы в конечном счете чужаки, вторгшиеся в чужую среду, но, по крайней мере, хотя бы некоторые из нас все-таки понимали это. Мой Макс, например. Он был ярым борцом за гомруль. И передавал Парнеллу кучу денег на это.
«С другой стороны, – подумала я, – Парнелл ведь тоже был членом вашего клуба, англо-ирландским протестантом. Хотя во время своего визита в Чикаго он при каждом удобном случае упоминал, что мать его – американка».
– А Макс становился все богаче и богаче, – тем временем продолжала Шарлотта. – Вы что-нибудь слышали про Гонконг и «Шанхай банк»? – спросила она у меня. – Так вот, его основал он.
Я, видимо, невольно усмехнулась.
– Знаю, знаю, – сказала она. – Странно для такой коммунистки, как я, гордиться мужем-капиталистом. Моя близкая подруга Элеонора Маркс частенько попрекает меня этим. Но когда Макс пропал в открытом море, его деньги позволили мне найти свое жизненное предназначение в том, чтобы помогать бедным и угнетенным.
– А ваши дети одобряют то, как вы тратите их деньги? – полюбопытствовала я.
– У меня нет детей, Нора.
– О, простите. Я…
– Не стоит извиняться. Будь у меня дети, я не смогла бы выполнять работу, которой занимаюсь. – Она бросила взгляд на Мод. – И я, Мод, восхищаюсь тем, что вы смогли создать настоящую семью.
Мод вынула сигарету изо рта, рассмотрела ее, а затем растерла в пепельнице.
– Смогла, говорите? Я в этом не уверена. Изольда связалась с ненормальным, а Шон с шестнадцати лет на войне…
– Но… – начала я.
– Понимаю. Я сама направила его на эту войну, но порой я задумываюсь…
Шарлотта встала.
– Когда доживете до моих лет, времени на раздумья у вас не будет.
Она обернулась ко мне.
– Мне семьдесят шесть, Нора. И я дошла до понимания того, что сожалеть о прошлом бессмысленно. Я иду спать.
– Потрясающая женщина, – сказала я Мод, когда она ушла.
– Да. Добрая, щедрая, преданная. Всю жизнь она прожила с Максом, путешествуя по Дальнему Востоку. Счастливый брак. Жизнь, полная привилегий, и она от всего этого отказалась.
– Почему?
– Что – почему?
– Почему она сделала это? Почему это сделали вы?
– Ох, ради бога, Нора. Ради Ирландии, разумеется!
Ирландия. Только вот эта гостиная с выложенным мрамором камином и портретами знатных предков на стенах была бесконечно далека от Ирландии, которую помнили мои бабушка Онора и мама.
Мод, кажется, поняла, о чем я думаю.
– Завтра, Нора, вы увидите землю ваших пращуров. И откроете для себя то, что сформировало их и вас. И не отказывайте нам в праве любить свою страну, даже если мы выходцы из Больших домов, – сказала она мне.
Внезапно она, стоя в своем ярком кимоно, показалась мне очень постаревшей. Актриса без своего грима. Мягкие отблески янтарного пламени пропали, и в окна бил резкий свет морозного утра.
Моя Ирландия. Она была там, за окном.
Глава 24
Мы сели на поезд на железнодорожном вокзале Хьюстон в Дублине. Волнительно было видеть на платформе табличку с надписью «На Голуэй».
Ехать нам предстояло примерно полчаса. Сирил вызвал меня в коридор из купе, где Дженсон и все остальные дремали, пока паровоз увозил нас все дальше и дальше на запад.
– Я слышал насчет ночного обыска, – сказал он мне. – Будьте осторожнее и следите за собой. Моя задача состоит в том, чтобы эта миссия выглядела нейтральной и не ввязывалась ни в какие стычки. Поэтому я буду благодарен, если вы будете вести себя соответственно.
В нашу сторону по проходу шел мужчина, покачиваясь в такт толчкам вагона. Выглядел он как обычный ирландец, каких я встречала до этого, – твидовая куртка и мягкая кепка. Однако Сирил умолк и жестом показал мне, чтобы я тоже молчала. Невысокий, ничем не примечательный человек прошел мимо, но Сирил ждал, пока за ним закроются двери в соседний вагон.
– Обратили внимание на его туфли? – спросил он у меня. – Они у него слишком хорошие для приличного человека в этой стране.
– Вы думаете, это британский агент?
– Думаю, вам нужно быть осторожнее. И не планировать каких-либо посторонних походов в горы.
– Что?
– Забудьте о своем профессоре. Вы можете сделать ему только хуже, если он действительно прячется где-то в горах, чего я не утверждаю. Просто сосредоточьтесь на своей работе. До-ку-мен-ти-руй-те, – по слогам произнес он, – факты жестокости, делайте фотографии.
Мы поселились в очень англо-ирландском с виду отеле «Грейт Саутерн», который располагался рядом со станцией и фасадом выходил на привокзальную площадь.
Место неприметное, так и не скажешь, в каком именно городе оно находится. Особенно сейчас, когда над Голуэем низко висел туман.
