– Видите ли, Тим – мужчина с большим аппетитом, – пояснила она. – А я… – Она умолкла.
– Не переживала по этому поводу, – закончила за нее Кэрри.
– Это не так, – возразила Долли. – Я, конечно, женщина страстная, но моя энергия должна быть направлена на мою работу.
– Выходит, я давала вам передышку, так, что ли? – удивилась я.
– Уж лучше вы, чем какая-нибудь бестолковая девица из хора, вообразившая, что у них с ним великая любовь, – вздохнула Долли.
– Или которая начинает грозить, что пойдет к копам, – вставила Кэрри. – Помните ту итальянку? К нам явился ее отец и заявил, что поднимет большой шум, выложит все газетчикам. Уладить это стоило дороже, чем стоит ночь в номере отеля.
– Пойти к газетчикам? – переспросила я. – Но я, напротив, не хотела бы, чтобы кто-то об этом знал. Мне так стыдно!
– Это ведь он вас бил, а не наоборот, – заявила Кэрри. – Это ему должно быть стыдно.
– И все же вы, должно быть, как-то спровоцировали его, – высказала предположение Долли.
– Нет, нет, ничего такого.
– Разве вы не рассердились на него за то, что он угрожал вам на свадьбе? – не унималась она.
– Рассердилась? Ну, не очень-то. Просто сказала ему, что так не может продолжаться. Долли, он мог бы все выложить моей семье, если бы вы не остановили его там.
Она тягостно вздохнула.
– Он действительно держит зуб на всех вас, Келли, и ненавидит того детектива. Как бишь его фамилия? Ларни. Он говорит, что ваш брат и кузен смотрят на него свысока. И что ему ужасно хочется стереть с их физиономий это высокомерие.
– Это он вам такое говорил? Какой ужас.
Однажды вечером, еще маленькой девочкой, я застала у нас на кухне за столом соседку. С ней было трое ее маленьких сыновей, они плакали. Мама готовила чай, а бабушка Онора держала ее за руку. Папа с дедушкой Патриком вышли куда-то из дома.
– Они переговорят с ним, – сказала соседке бабушка Онора.
– Он очень пьян, – ответила та. – В него вселился дьявол.
Потом папа с дедушкой Патриком вернулись, и та женщина ушла вместе с ними.
– Вправили ему мозги, – сказал дедушка Патрик бабушке Оноре, когда они с отцом вернулись домой. – Это один из тех парней, которые оставляют свою скрипку за порогом.
На следующее утро я спросила у мамы, что дедушка Патрик имел виду, говоря это бабушке.
– Ох, Нони, – вздохнула она. – Есть люди, которые очаровывают всех окружающих, но при этом мучают тех, кто их любит.
– Но почему, мама, почему?
– Думаю, потому что у них есть такая возможность, – ответила она.
– А он снова будет бить ту леди?
– Надеюсь, что нет, Нони. Твой папа с дядей нагнали на него страху. Ей бы, конечно, уйти от него. Но куда она может пойти? У нее здесь даже матери нет. В Ирландии у нее нашлось бы полно родичей, хоть и нет никаких гарантий, что они были бы ей рады. Бедняжка.
Бедняжка. Долли со всеми ее деньгами и популярностью позволяла Тиму грубо обращаться с собой, а потом принимала его обратно. Терпела, что он изменял ей. «Я женщина страстная», – сказала она. Ну, если страсть означает именно это, прошу Тебя, Господи, убереги меня от такого! Любовь. Я ведь действительно думала, что люблю его. Человека, который был в шаге от того, чтобы чуть сильнее сжать свои пальцы и придушить меня.
Некуда идти? Что-нибудь придумаю. Нужны мне его розы и извинения! Все, я проснулась, страна волшебных грез далеко позади, а злая фея улетела.
Долли встала. Кэрри сняла с нее халат. Долли была сильно затянута в корсет, и толстые складки ее плоти выпирали наружу. Это выглядело пугающе. Он за это бьет даже ее? Что бы он тогда сделал со мной?
– Глупая вы, Долли, – произнесла Кэрри. – Тим становится все хуже и хуже. Однажды он кого-нибудь прикончит. И это можете быть вы!
Долли засмеялась из-под надеваемого через голову платья.
– Я сама режиссер этой драмы, – сказала она, когда в вырезе появилась ее голова. – В итоге Тим всегда подчиняется.
Кэрри покачала головой и сокрушенно сказала:
– Вы никогда не прогоните его, не скажете ему, что все кончено, как это сделала Нора. – Она взглянула на меня. – И ему это очень не понравилось. Он опасен. На вашем месте я убралась бы из Чикаго подальше.
Долли разглаживала юбку своего платья, присобранную на талии и ниспадающую вниз крупными складками, скрывающими ее полноту. Она заметила, что я рассматриваю ее.
– Любопытствуете по поводу моего наряда? – поинтересовалась она.
– Ну, он выставляет вас в самом лучшем свете, – отметила я.
Я не могла поверить, что интересовалась одеждой, тогда как должна была уносить ноги, спасая свою жизнь.
– Его сшила парижская портниха, мадам Симон, – пояснила Долли.
– Та самая, которая шила вам платье для свадьбы Мейм?
– Да, она…
– Вы что, обе с ума сошли? – заорала на нас Кэрри, переходя на фальцет[11]. – У меня, например, в голове другое крутится: во что одеть Нору, когда она будет лежать в гробу?
Она выразительно щелкнула пальцами перед носом Долли.
– Мы должны срочно найти место, где спрятать это дитя, – заявила она.
Однако Долли продолжала щупать пальцами ткань своего платья.
– Бархат, – сказала она. – Сделано во Франции.
– Долли, – произнесла я. – Кэрри права. Тим может направляться сюда прямо сейчас.
– Я должна была завтра утром ехать поездом до Нью-Йорка. А оттуда – пароходом в Париж. Чтобы забрать свой гардероб, который заказывала у мадам Симон. У меня уже есть все билеты.
– Долли, ради бога… – поторопила ее Кэрри.
– Спокойно, Кэрри, я думаю.
Она посмотрела на меня.
– Вы могли бы поехать туда вместо меня, – вдруг заявила она. – Переделать имя в проездных документах довольно просто.
– Мне поехать в Париж?!
– На самом деле я не была так уж заинтересована в этой поездке. Не люблю пересекать океан зимой. Я думала, что Тиму следовало бы немного поволноваться о том, чем я буду заниматься там. Чтобы привлечь его внимание. Но теперь…
Кэрри хихикнула.
– Париж? – рассеянно повторила я. – Это невозможно. Я не могу ехать в Европу. Оставить семью, работу? У меня есть родственники в Галене – возможно…
Раздался стук в дверь. Затем послышался мужской голос:
– Здесь мистер Макшейн.
Это был Чарли, швейцар.
– Он пьян. Пара наших ребят отвели его в зеленую комнату. И дали еще бутылку. Но он буянит, Долли, – добавил он.
– Благодарю, Чарли. Передайте Тиму, что я буду через минуту.
Долли села за туалетный столик, быстро написала записку, затем вложила ее в конверт, а на конверте указала адрес.
– Отдадите это мадам Симон, – сказала она мне. – Ее магазин находится на Риволи. Это возле улицы Сен-Оноре, где расположены все дома моды.
«Оноре, – подумала я. – Бабушка Онора! Это ты направляешь меня?» Она ведь спасла своих детей, в том числе моего папу, от голодной смерти, когда бежала из Ирландии с четырьмя малютками и еще одним, которого тогда носила под сердцем. Так что от одного мужчины
