– А вы, случайно, не ходите в атлетический клуб в Брайтон-парке? – спросила я.
– Хожу иногда, – сообщил он. – По субботам, когда навещаю свою бабушку, Кейт О’Коннор.
– Это которая из магазина? – уточнила Роза. – Так вы, наверное, сын ее дочери Мэри?
– Да, – подтвердил он.
– Но тетя Кейт Ларни говорит, что Мэри О’Коннор вышла замуж за протестанта и выехала из их района.
– Это не совсем так, – возразил он и добавил: – Мисс Аллен, у вас рот открылся. – Он улыбнулся нам. – Жена моя из семьи Маккарти из Пэтча. А сейчас мы с ней живем в приходе Веры, Надежды и Милосердия в Виннетке под Чикаго. Я уже некоторое время слежу за вами тремя.
– Боже мой, – вздохнула я. – Ну и заставили же вы нас потрястись от страха. Мы ведь не знали, что вы один из нас.
– В первую очередь я – служащий «Монтгомери Уорд», и это самое главное. И я предложил вам эту работу только потому, что верю: ваши таланты принесут выгоду компании. Но никаких фаворитов я не допущу, как и того, чтобы наши трудовые ресурсы разлагали всякие смутьяны разного толка. Вы меня понимаете, мисс Келли?
– Я демократка, а не какой-то там агитатор, – ответила я. – Но я действительно хочу, чтобы женщинам дали право голоса и чтобы с рабочими обращались справедливо. Что в этом плохого?
– Ничего, – сказал он. – До тех пор, пока вы хорошо справляетесь со своей дневной работой.
– О да, мы будем стараться, – заверила его Роза.
– Все, пойдем, Нони, – сказала Мейм, – пока наш замечательный отгул еще не закончился. Завтра мы придем ровно в девять, мисс Аллен.
Наша бывшая начальница встала и расправила плечи.
– В восемь сорок пять, – поправила она.
– Но… – начала было я, однако сестры Маккейб подхватили меня под руки и потащили к двери.
– Ради всего святого, Нони, – сказала Мейм, когда мы, благополучно спустившись по лестнице, оказались в холле. – Ты что, пыталась там договориться до того, чтобы этот человек передумал?
– А что мы скажем всем остальным? – спросила я, когда мы остановились перед дверью комнаты телефонисток.
– Они, вероятно, уверены, что нас уволили, – предположила Мейм. – И порадуются.
– Ты так думаешь? – засомневалась я и, вспомнив свою завистливую сестру Генриетту, задумалась, как бы я сама отреагировала на такую сказку с неожиданно счастливой развязкой. Ведь, согласно катехизису, зависть и ревность – два смертных греха.
Чтобы уберечься от этого, я решила сохранить эти хорошие новости в секрете, но Мейм уже кричала через дверь:
– Девочки, девочки! Нас не уволили! Вместо этого мы получили замечательную новую работу! Здорово, правда?
Все удивленно посмотрели на нас, и на некоторых лицах я увидела отблески тех самых смертных грехов.
Но затем Элис Дженнингс, соседка Мейм по рабочему месту, встала, подошла к ней и крепко обняла.
– Я так рада за тебя!
Тут подхватили и остальные:
– Молодцы! Молодцы, девчонки!
«Что ж, – подумала я, – Тиму Макшейну следует знать, что Долли Мак-Ки здесь не единственная профессиональная актриса. Уготованное Господом тебя не минует».
Глава 2
Когда за ужином я рассказала, что теперь буду моделировать женскую одежду и получать деньги за свои эскизы, Агнелла – добрая девочка – пришла в полный восторг. И это вызвало крайнее раздражение у Генриетты, особенно после того, как мама заметила:
– Когда я была маленькой девочкой в Майо, я тоже любила рисовать. Я рисовала наш домик и поля вокруг него обугленной палочкой на обломке грифельной доски. Это было очаровательное место.
Мама скорбела о старой Ирландии так же, как бабушка Онора. Будучи самой младшей внучкой, в детстве я любила слушать ее рассказы о своем доме на берегу залива Голуэй. В четырнадцать я перестала слушать эти истории.
– Я слишком занята, бабушка, – говорила я, убегая в свою школу Святого Ксавье или на танцы в приходской холл церкви Святой Бригитты. Всегда находились какие-то отговорки – не одно, так другое.
К счастью, Аг тогда жила вместе с нами. Она с радостью усаживалась бабушке на колени и слушала ее. Особенно после того, как бабушка сводила нас всех в ирландскую деревню на Всемирной выставке в Чикаго. Аг тогда было четыре года, и она подумала, что с высоты увидела залив Голуэй.
– Нет, Аг, – объясняла я ей, когда примерно через год после той выставки мы сидели на кухне и она смотрела, как я готовлю домашнее задание. – Мы тогда поднялись высоко над землей на чертовом колесе и смотрели вниз на крытые соломой домики ирландской деревни на берегу озера Мичиган. Именно это тебе и запомнилось.
– Но я могу закрыть глаза и увидеть Ирландию прямо сейчас, – возразила она. – Зеленая травка, холмы, белые коттеджи, синяя вода и волны, разбивающиеся о камни.
– Ну, Аг, я тоже такое вижу в своем воображении, – сказала тогда я. – Думаю, все, чьи родители и бабушки с дедушками приехали из Ирландии, хранят в голове такие картины, навеянные их песнями и рассказами.
И я спела ей:
– Когда поля зазеленеют свежей травой, Кэтлин, я отвезу тебя домой.Нас услыхала моя двоюродная бабушка Майра, которая в тот момент проходила через кухню.
– А вот я возвращаться домой не хочу, – заявила она. – В песнях не поется о том, как люди умирают с голоду, о трупах, валяющихся на улицах, и лендлордах, которые спокойно через них переступают. Так что радуйтесь тому, что вы американки, девочки. Я – радуюсь.
Я знала, что отцом детей Майры был ее лендлорд. Об этом мне рассказал ее сын и мой кузен Томас, когда мы в тот день, на выставке, ужинали в ресторанчике миссис Харт «Донегал Кастл», стилизованном под замок. В меню было написано: «Древняя средневековая еда», но на самом деле это была просто отварная солонина с капустой.
Томас поселился в Сан-Франциско. Тогда ему было лет пятьдесят, он никогда не был женат. Мужчина он был довольно суровый, не смеялся и не участвовал в веселой болтовне вместе со всеми остальными. Он выпивал, прикладываясь к серебряной карманной фляге, которую больше никому не предлагал. Томас наклонился ко мне и сказал:
– А я – владелец настоящего замка в Ирландии, он принадлежит моему отцу. Я его старший сын.
Я видела, что бабушка Майра следит за нами, и чуть позднее, когда мы прогуливались по центральной аллее, она отвела меня в сторону.
– Томас наплел тебе что-то насчет его потерянного наследства? – спросила она.
– Было немного, – ответила я.
– Бедняга Томас, – вздохнула она. – Выдумал себе историю, а у меня не хватило духу сказать ему, что его дедушка Пайк был настоящим чудовищем, а его сын, отец Томаса, – не намного лучше.
Она жестом указала на моего двоюродного дедушку Патрика – брата моего дедушки Майкла – и бабушку Онору, которые вместе шли впереди. Тогда они уже поженились – было от чего голове пойти кругом.
– Твой дедушка Патрик рассказал моим сыновьям, Томасу и Дэниелу, что их отец, Роберт Пайк, погиб смертью солдата в Индии. Он знал,
