Я с тяжелым вздохом кивнула, и мы дружно откусили по кусочку «Наполеона».
– Выходит, еще одна неудача, – заметила я, – как и с забастовкой в Дублине.
– Тем не менее их отвага продолжает вдохновлять народ.
И она своим мягким сопрано запела:
– Кто боится говорить про девяносто восьмой?Кто краснеет при его упоминании?Когда трусы насмехаются над судьбой патриота,Кто от стыда опускает голову?Он лакей и наполовину раб,Тот, кто так презирает свою страну.Я присоединилась к ней. Слова я знала, а в кружке хорового пения в школе Святого Ксавье у меня был лучший альт. Я подхватила мелодию на строчке «Но настоящий мужчина, как ты, приятель, наполнит свой стакан вместе с нами».
– Это была наша любимая песня на пикниках «Клан на Гаэль». Мне нравится последний куплет:
Воспоминания о нихПусть будут для нас путеводным светом,Чтобы подбадривать нас в стремлении к свободеИ учить нас объединяться.Так в беде и в радости оставайся собой, Ирландия,Хотя судьба твоя печальна, как и их судьба.И все же настоящие люди останутся тебе верны,Как те, из девяносто восьмого года.– Сильная песня, – отметила Алиса и отпила свой кофе со сливками.
– Под нее нам бы следовало пить приличный виски вроде «Джеймисон», – заметила я.
– Или «Бушмилс», – согласилась она.
На поверку не так уж и много в ней было от Джейн Эйр.
– Что ж, наши мятежи, может, и захлебываются, но песни у нас сильные. Вроде вот этой, про Родди Маккорли, – сказала я и напела первую строку: – «И Родди Маккорли уходит, чтобы умереть сегодня на мосту в Тумбридже…»
Официант с метрдотелем внимательно наблюдали за нами из-за очень старинной деревянной стойки.
– Un autre napoléon, s’il vous plaît,[127] – крикнула я им, а потом обратилась к Алисе: – Какая жалость, что император Наполеон не доставлял такое же удовлетворение, как эти славные пирожные.
Я засмеялась. Но Алиса не увидела в этом ничего смешного.
– Я помню, когда Анна написала эту песню про Родди Маккорли, – сказала она.
– Анна? Это та женщина, которая начала издавать газеты вместе с вами?
Она кивнула.
– Люди подхватили ее мгновенно. Это было в 1898-м, когда мы с Мод и Анной совершали тур по Ирландии в честь столетия восстания 1798 года.
Официант принес наши пирожные.
– Мы ходили из деревни в деревню, выступали с лекциями про бунт 1798 года, старались заставить людей, боровшихся с голодом и массовыми изгнаниями с земли, поверить, что все не так безнадежно, как им кажется. Наши предки сражались с Sassenach, и мы сможем. Мы были вместе: Анна, католичка из Белфаста, Мод, представительница Церкви Ирландии в то время, и я, методистка. Протестант, католик и диссентер[128] объединились, как когда-то надеялся Тон[129] и все остальные. Славные были времена, особенно в Донеголе. У людей там не было ничего, и тем не менее они угощали нас ирландскими картофельными оладьями и лепешками, тоже из картошки. Учились они очень быстро и сразу же запомнили мелодию той песни. Анна пела толпе по одной строчке, а они эхом повторяли ее.
Алиса снова тихонько запела:
– О Ирландия, Мать Ирландия!Ты по-прежнему любишь их больше всего,Тех бесстрашных, кто, смело сражаясь,Пал на твою бесталанную грудь.Но ни один из твоих погибшихНе бился в бою более отважно,Чем те, кто сегодня идет навстречу своей судьбеПо мосту в Тумбридже.– Здорово, – сказала я, – но очень печально. Как судьба мистера Рочестера, обгоревшего и слепого.
– За исключением того, что Родди Маккорли был реальным человеком. Когда он сражался в рядах Объединенных Ирландцев, ему было всего девятнадцать, – вздохнула она.
– Совсем юноша, – согласилась я.
– Он уже почти уехал в Америку, – продолжала Алиса, – но его предали.
– Очень жаль, – сказала я.
А про себя подумала: вот бы Господь помог всем мятежникам скрыться в Америке. И чтобы песня эта звучала иначе: «А молодой Родди Маккорли приехал в Бриджпорт и завел себе семью».
О Ирландия, Мать-Ирландия, разве ты не хочешь быть бабушкой? Почему тебя всегда нужно изображать с мертвым ребенком на руках? Дедушку Патрика, вероятно, повесили бы, как Родди Маккорли, если бы он вовремя не сбежал и не приехал в Чикаго.
– Он уехал, чтобы спасти нас, – рассказывала мне бабушка Онора. – Деньги, которые он заработал, копая канал Иллинойс-Мичиган, означали, что мы с Майрой сможем уехать и увезти твоего отца и всех твоих теть и дядь с собой. Все мы живы только благодаря ему. Так что ты обязана ему жизнью, Онора. Как и все твои кузены, кузины и все их дети на много поколений вперед.
А я тогда сказала:
– Ух ты. Я очень рада, что ему удалось сбежать!
Теперь Алиса рассказывала мне о том, какой эффект производят стихи, опубликованные в ее газете Shan Van Vocht.
– А Shan Van Vocht ведь означает «старая женщина», верно? – уточнила я. – Это и есть Ирландия – shan van vocht.
Мне всячески хотелось показать ей, что я все-таки не полная невежда.
– Это такое же название, как у реки Сена, – еще одна богиня, – завершила свои рассуждения я.
Питер Кили рассказывал мне про эту связь. Я действительно тосковала по нему. А отец Кевин так ни словом о нем и не обмолвился.
– Да, – кивнула Алиса. – Богини часто ассоциируются с озером, ручьем или родником. Все это – порталы в иной мир. В то же время публикуемые нами стихи и песни предлагают людям вход в иное измерение через их воображение. Для ирландцев очень важно знать о своем славном прошлом, о том, что мы всегда сражались против угнетателей.
– И проигрывали, – возразила я.
– Сейчас все по-другому. Мы по-настоящему объединились. Протестант, католик и диссентер вместе – это тема многих стихов Анны. Вы, возможно, слышали о ней как об Этне Карбери.
– О, так вот почему я не узнала ее по имени.
– Выйдя замуж за Шеймуса Макмануса, она взяла себе литературный псевдоним. Он тоже был поэтом. Она боялась, что по фамилии их будут путать.
Здорово. Замужняя революционерка. Святая женщина, но не девственница и не мученица.
Но тут Алиса скорбно потупилась:
– Как это ни печально, она умерла через год после своей свадьбы.
Ничего себе!
– При родах? – попыталась угадать я.
– Нет, какие-то проблемы с желудком, кажется. Прошло уже почти десять лет, однако Шеймус поддерживает, так сказать, огонь в очаге. Вам не попадалась книга ее стихов, которую он издал? «Четыре ветра Эйринн»?
– Нет, – ответила я.
– Нужно будет прислать вам экземпляр. Она имела большой успех. Интересно, любят ли в какой-то другой стране поэзию так, как любят ее в Ирландии?
– Там все стихи патриотические? – спросила я.
Если Этна любила этого парня, Макмануса, возможно, она написала также что-нибудь романтическое, что-то такое, что я могла бы вспоминать, думая про Питера. Поэтому я поинтересовалась:
– Была ли там любовная лирика?
– Я
