Одним из архетипов русского подсознания является ощущение враждебности власти, представление о противостоянии власти и народа: «Власть всегда обманывает нас, во главе государства стоят нечестные чиновники». Рассказать анекдот о глупости царя или генерального секретаря, посмеяться над властью – всенародная радость и удовольствие. Это и восстановление справедливости, и укрепление единства общины через противостояние противнику. Способом демонстрации общинности при социализме было подворовывание государственного имущества. Государство – это безликий барин, который присваивает наш труд. Надо украсть у него хоть малость и поделиться с соседом. Участие в обворовывании производства – это не способ наживы, а подтверждение своей принадлежности к «нашим», к простому народу, а не к прислужникам власти. Это инициация вхождения в трудовую общину.
Отношение русских к власти на самом деле – не безразличное, а заинтересованное. Это особый интерес – интерес зрителя. Всегда сохраняется оппозиционность, а претендент на власть может рассчитывать на широкую поддержку, выступая «в защиту страдающего народа». На этих архетипах получили народную любовь С. Разин и Е. Пугачев, с опорой на эту нелюбовь пришли к власти В.И. Ленин и Б.Н. Ельцин. Политики завоевывают расположение народа, обрушивая жесткую критику на предшествующих властителей, выступая от имени страдающего народа против его угнетателей.
Архетипы верхнего слоя и народа имели разную организацию образа времени. Архетип крестьян не был основан на организующей его линейной перспективе судьбы. Перспектива событий во времени определялась природой и согласованными с нею ритуалами работ и праздников. Жизнь текла циклично: весна, лето, осень, зима. Сев, страда, урожай. Стабильность этого цикла нарушалась лишь войнами, да катаклизмами барских реформ. Языческий мир двигался по кругу, как аристотелевская вселенная. Все течет, но по сути ничего не изменяется. Циклы – основа стабильности. Отсюда – мудрость терпения. Стабильная цикличность мира определяла уверенность в завтрашнем дне. Стабильность была ценностью жизни, более значимой, чем погоня за модой, богатство и самоутверждение. Крестьянские мифы несли в себе память о бездумно разбогатевших и бесследно исчезнувших пассионариях общин. Община не терпела имущественных различий, отвергала богатеев как «мироедов».
Верхний слой общества не имел круговой стабильности, заданной цикличностью природы. Этот слой был отчужден от природы историей своей судьбы и миграции. В этом дворянство несло в себе историю западной Европы. Дворянство России стремилось создавать подобие общин в виде клубов и дворянских собраний. Салоны даже имели свою матриархальную основу, изображенную А. Грибоедовым и Л. Толстым в образах княгини Тугоуховской и Анны Шерер. Роль этих женщин – оценщиков успехов и достоинств – была подобна функциям женщин общины. Но цикличность дворянских ритуалов все же не обеспечивала стабильного мотивирования деятельности. Устойчивость деятельности обеспечивалась формированием линейной перспективы жизни.
Линейные представления охватили европейскую цивилизацию вместе с разрушением стабильных родовых систем. На смену прежнему циклическому времени пришли образы прогресса, эволюции, развития. Христианство культивирует идею изживания греха и образ линейности истории, заимствованные у иудаизма. Жизнь нужно направлять к будущему, к Богу, к избавлению от сил «темного прошлого». Идея продвижения во времени придает смысл жизни человека, вырванного из мотивирующих влияний родовой общины. Распад системы цикличного мотивирования деятельности компенсируется устремленностью к идеальному будущему. Цикличная структура деятельности развертывается в линейную, с заданным вектором на достижение «светлого будущего».
Взаимодействие между линейной организацией жизни верхнего «жидкого» слоя России и цикличной структурой деятельности народа породило типично российское противоречие. Дворянам, а затем интеллигентам и революционерам казалось, что народ спит, что он не стремится к прогрессу и просвещению. Крестьян нужно было будить и просвещать, звать к светлым идеалам. Линейная структура дворянских архетипов стремилась развернуть и размотать цикличную структуру деятельности общины. Линейные архетипы подпитывались опытом Европы, заимствуя в западной культуре схемы и идеалы: просвещение, республика, экономические реформы, революционная философия.
Российское дворянство строило перспективу жизни, мотивируемую идеей служения народу и государству. Устойчивость деятельности нуждалась в долгой перспективе развития государства. Но к XIX в. обширная Россия была построена, а без развернутой линейной перспективы «жидкому» слою общества жить было нечем. Для дворян фиктивная перспектива создавалась усложнением иерархии служебной лестницы, введением длительной череды чинов, усилением различий дворянских званий. И это уже было показателем кризиса линейной организации деятельности. Угасание основной деятельности по развитию государства не могло компенсироваться искусственной перспективой «продвижения по службе».
В течение всего XIX в. шла дискредитация дворянства, потерявшего свою реальную функцию ведения войн за расширение территории страны. А как компенсация уходящего смысла борьбы, усиливался образ страдающего народа, ждущего спасения и освобождения. Идея освобождения народа охватила практически весь пассионарный «жидкий» слой российского общества. Общинный народ с удивлением взирал на «народников», студентов, террористов и курсисток, рвавшихся его будить, просвещать и освобождать.
Разрушение царского государства высвободило энергию общин, принявших на себя роль социальных ячеек. Гражданская война столкнула общины, создававшие банды и отряды. Анархизм народа получил кратковременный период своей реализации. Однако общины не были способны создать государство, необходимое для конкуренции с корпорациями, рвавшимися к российским ресурсам. Перспектива движения к «светлому будущему» также не могла быть реализована в логике общинной цикличности. Опираясь на идею общинности как принцип жизни народа, большевистское государство вынужденно было разрушать мир сопротивляющихся общин. Разбудить народ и повести его к «светлой мечте» можно было, только подавив власть общины, опираясь на «жидкий» слой пассионариев, оторванных от архетипов народа и сгорающих ради идеи. Поэтому власть жестоко разрушала старые общины, создавала совхозы, организовывала массовые миграции и переселения.
Как великие стройки, так и переселения «малых народов» были направлены на размывание общин и формирование сословия людей, способных жить служением идее и государству.
Однако нараставший социальный слой уже не был спокойным и миролюбивым. Он требовал конкретной линейной перспективы целей. А монотонные пятилетки стали больше походить на общинную цикличность, не ведущую к привлекательному идеалу. Линейность целей требовала перемен. Построенное государство уже несло в себе мотив саморазрушения именно своей стабильностью. Угасание перспективы порождало скрытую агрессию на общество. Ситуация воспроизводила кризис пассионарности, пережитый дворянством XIX в.
Хрущевские реформы обеспечили временную организацию целей. Часть энергии была направлена на освоение целинных земель, на миграцию активного слоя в Казахстан и Сибирь, на грандиозные стройки. Грандиозность служила не экономической целесообразности, а потребности в великих делах и свершениях. Обычные дела не могли удовлетворить устремленности пассионариев к богоподобию. А именно этот архетипический мотив лежал в основе и христианской, и коммунистической активности.
Второй частью психологической реформы стала конкретизация вектора цели. Вместо абстрактного коммунизма были намечены две цели. Во-первых, построить коммунизм за 20 лет, а во-вторых, догнать и перегнать Америку. Второй момент хорошо соответствовал архетипу заимствования образцов жизни с Запада. Перспектива «догнать США» была конкретнее построения коммунизма, и вскоре ориентация на коммунизм реально сменилась ориентацией на
