Хозяин выдохнул и уже более спокойно уточнил:
— Два глотка?
В ответ прикрыла веки — от качания перед глазами заплясали яркие вспышки, будто бомба взорвалась.
— Хорошо, — уже для самого себя произнёс Дакар и, подхватив меня на руки, куда-то понёс.
На этом моменте вновь провалилась в небытие, а очнулась…
Очнулась от слов:
— Так надо! — и насильного вливания в меня жидкости.
Голову чётко фиксировали, так что ни увернуться, ни выплюнуть не вышло.
А потом, после одной экзекуции началась вторая, более мучительная. Мне в рот влезли пальцами и надавили, провоцируя рвоту.
Горечь… Гниль… Желчь… Вкусы попеременно сменяли друг друга, а мои мучители (кто это был, поняла по обрывкам фраз — Дакар, Амиса и Грасса) всё не желали успокаиваться. Вливали жидкость, чтобы потом вновь вызвать рвоту.
Я сбилась со счёта, то и дело пыталась провалиться в беспамятство, но мне никто не позволял — раз за разом получала увесистую оплеуху и приходила в себя.
Наконец, всё закончилось. Меня опустили на что-то мягкое и сверху чем-то придавили. Теперь я ощущала всё — боль в желудке, ноющую, надрывную, огнём горело горло, и ещё мне было холодно. Казалось, во мне разыгрался ледяной буран. Он с каждым мгновением отвоёвывал всё больше пространства, заставляя меня выстукивать зубами чечётку.
— Она так не согреется, — устало бросил Дакар. — Давай на шкуру к камину.
— Уверен? — вот уж кого не ожидала услышать, так это Эдара.
Ответ не расслышала, подавившись собственным стоном — конечности скрутило судорогой, так что захотелось завыть от боли.
Тяжесть сверху исчезла. Меня подняли, можно даже сказать, что осторожно, хотя теперь любое прикосновение было невыносимо. Послышался треск ткани, и кожу обдало холодом. Хотя куда уж больше, я и так скоро готова была превратиться в ледышку. Потом стало всё равно, организм попросту выключился, как перегоревшая лампочка.
Глава 8
Дрёма нехотя отступала. Сонная тишина рассыпалась, оставляя взамен приглушённый треск и тихое дыхание, что тёплым дуновением касалось виска. А ещё мне стало жарко — так, что непременно захотелось глотнуть свежего воздуха, сбросить с себя липкую духоту.
Приоткрыла один глаз, ничего не поняла и закрыла обратно. Всё плыло, качалось и останавливаться не спешило. Подождала несколько минут и попыталась снова — результат оказался куда лучше, вот только…
Почему я лежу, уткнувшись в чью-то грудь?!
Тут соизволила проснуться память, вытаскивая из глубин события прошлого дня. Меня заперли в кабинете; я, желая успокоить оголодавший желудок, наелась хозяйских булочек и фруктов, глотнула вина и… Поплатилась за своеволие. Не знаю, что это было за вино такое чудодейственное, но возникло такое чувство, будто я раз десять оказалась под колёсами грузовика.
Попыталась выпутаться из крепких объятий Дакара (а в том, что это именно он, не сомневаюсь — запах росы и утренней свежести ни с чем не перепутаю), но тело ватное, непослушное, и единственное, на что меня хватило, — кое-как подтянуть руку к груди. И вот ещё одно открытие — одежды на мне не было, совсем, как и на мужчине рядом. Точнее, я не могу однозначно сказать про Дакара, но там, где положено быть рубашке, ткань отсутствовала. Проверять, на месте ли брюки, не стала.
Дакар на моё копошение задержал дыхание и чуть-чуть отстранился.
— Очнулась? — хриплый со сна голос, если взять в расчёт положение наших тел, подействовал странно: иголки впились в кончики пальцев, проторив себе дорожку до кончиков волос, а лицо опалило жаром.
— Очнулась, — утвердительно хмыкнул Дакар и тише добавил: — Да не красней ты, я уже всё видел.
Вот последнее откровение было совсем ни к чему! У меня же теперь от стыда щёки наверняка приобрели свекольный цвет.
Дакар высвободил одну руку и приподнял моё лицо за подбородок:
— Как чувствуешь себя? — его голос звучал серьезно и с непривычной заботой, будто и не он мгновение назад усмехался.
Кажется, именно от пресловутой заботы и участия с его стороны я прикусила губу и зажмурилась, сдерживая непрошеные слёзы. Сложно делать вид, что тебе всё равно на косые взгляды, на беспочвенные подозрения, обвинения; на нескончаемую угрозу, суть которой я так и не уловила; на случайности, что могли стоить жизни.
— Лиза? — мягко произнёс Дакар и, не дожидаясь бурного потока, прижал меня к груди. Осторожно, будто побоялся сломать.
Это стало последней каплей — беззвучно закричала, пытаясь вырвать из груди обиду на весь мир — и этот, и свой прежний. На чужую черствость, на непонимание, на бесконечно глупое стечение обстоятельств. На тех, кто вроде бы и рядом, но в то же время я сама по себе. На наивность, что пустила корни в моём сердце и не торопилась его покидать, иначе я бы не наступала на одни и те же грабли. На жизнь, что постоянно выкидывает меня на обочину, будто я недостойна счастья, любви и тепла.
Слёзы катились по щекам, оставляя огненные дорожки, и не думая заканчиваться. Будто плотину прорвало, и вся накопленная усталость, боль и разочарование обрушились на меня.
— Хватит, Лиза, — Дакар тихо прервал бесполезное нытьё и попытался отстраниться, но я вцепилась в его плечи (откуда только силы взялись?) и затрясла головой.
Пусть это продлится ещё хотя бы на миг, ведь потом я вновь стану для него незаметной рабочей силой и никем больше. А сейчас так просто поверить, что ему действительно меня жаль.
— А знаешь, если бы ты не выпила это вино, я бы подумал, что яд подсыпала именно ты…
Яд? В вине был яд?
Шмыгнула носом, задержала дыхание и болезненно так с небес на землю — хлоп! Кажется, даже сердце сотворило кульбит и забилось быстро-быстро. Да уж, наивность не лечится.
Отстранилась сама — точнее, попыталась, потому что он мне не позволил, надавив на спину широкой ладонью:
— И да, ты вновь спасла мне жизнь.
Вот как у него так получается — сначала сказать гадость, а потом полить её сиропом, чтобы не так горько глотать было? Неужели нельзя
