– Цыц мне тут, – пригрозил Нос, демонстрируя солдату красный от крови клинок. – Закричишь – порежу.
Сомневаюсь, чтобы солдат знал наш язык, но иногда этого и не требуется. Окровавленный нож перед глазами лучше всяких слов. Парень понимающе закачал головой.
– How many of you are there? – спросил Брагин.
– Twenty-six soldiers and sergeant, – ответил перепуганный янки, косясь на нож.
– How many soldiers are on guard?
Вот тут у меня отпала челюсть. Я мог ожидать чего угодно, но не того, что каторжник отлично говорит по-английски! У меня даже появились подозрения, что бывший военный – коллега бесславно погибшего майора Семенова.
– Six.
– Where are the other soldiers?
– There… in a big house. Are you Russians?
– No, we are gangsters. The people who were here. Where are they?
– The guards are killed. The rest of them were taken to the NAS.
– Что он там лопочет? – поинтересовался Монетка.
– В порту двадцать шесть человек охраны, – перевел капитан. – В карауле шестеро, остальные спят. Те, кто был в Первом, охрана – убита, ученые – вывезены в НАШ.
– Вот падла! – прошипел Нос.
Быстрее, чем кто-то успел остановить домушника, он воткнул штык в шею пленника. Брызнул кровь. Солдатик захрипел, засучил руками, пытаясь схватить руку с ножом, но жизнь оставляла его. Движения становились вялыми, а глаза – тусклыми. Я и подумать не мог, что в человеке может быть столько крови!
– И зачем? – процедил сквозь зубы капитан. – Я еще о многом спросить хотел…
– Так эта падла наших ребят убила! – возразил вор. – И вообще ты как-то слишком хорошо на их языке гутаришь… у меня даже подозрения появились…
– Какие это еще подозрения? – глаза каторжника угрожающе сузились. – Ну, давай, говори. Тебя за язык никто не тянул!
– А не ссучился ли ты?
– Что? – взревел бывший военный. – Я? Ссучился? А, может, это ты ссучился? Потому и завалил амера, на измену сел, что он что-то про тебя ляпнет?
– Хорош шуметь! – встрял я в ссору. – А то сейчас…
Что «а то сейчас» я договорить не успел. С противоположного конца штабеля ящиков раздалось:
– What the…
Как накаркал! Нетрудно догадаться, что шум привлек внимание одного из караульных, который и заглянул в наше укрытие. Совсем молодой, он уставился на нас, вытаращив глаза, даже не сняв с плеча оружие.
Я не стал дожидаться, когда солдат вспомнит про автомат, и, упав на колено, выпустил в янкеля струю свинца. Очередь Калашмата разбудила ночь. Мертвый враг еще даже не успел упасть, а с одной стороны уже гремели армейские ботинки, с другой – ругань на английском. Про эффект неожиданности можно смело забыть.
Мы с Брагиным высунулись из-за ящиков почти одновременно. Я уложил часового справа, он – двоих слева. Они, или по неопытности, растерявшись, или вконец оборзев от безнаказанности, даже не пытались укрыться где-нибудь, просто бежали к нам во весь рост!
Но главной нашей проблемой были те, кто оставался в здании. Защитники порта уже успели проснуться и долбили из окон обоих этажей. Мы едва успели нырнуть обратно. Не все. Один из каторжников – нет. Метким выстрелом мужику раскроило голову, забрызгав нас кровью.
– Это жопа! – прокричал капитан.
И с ним было сложно поспорить! Сейчас нас прижмут огнем и тупо закидают гранатами. Мы воспользовались моментом, чтобы перезарядить оружие.
Внезапно стрельба прекратилась. Кто-то громко кричал, и не нужно понимать язык, чтобы догадаться, что этот кто-то был очень сильно недоволен.
– Что там за вопли? – спросил я Брагина.
– Говорит, осторожно. В ящики попадете… – ответил он.
– А что в ящиках?
– Не кантовать, – прочитал каторжник надпись, сделанную краской. – А Тилис, Единый В Трех Ликах, его ведает…
Или что-то полезное, или что-то чрезвычайно опасное. В любом случае, пока амеры не покинут свои позиции, чтобы задавать нас числом в ближнем бою, мы могли чувствовать себя в относительной безопасности. Обнаглев, мы высунулись во второй раз и открыли беглый огонь по окнам, целясь по темным силуэтам. Эти дети даже не догадались погасить свет! Кто-то завизжал, и в этом визге слышалась нечеловеческая боль.
– Двое, – удовлетворенно произнес капитан.
– Один, – добавил я.
– Тоже один, – усмехнулся охранник.
И сразу упал, сраженный одиночным выстрелом точно в лоб.
– Твари! – прошипел бывший военный. – У них снайпер!
Если была надежда отсидеться за штабелями с ценным или опасным грузом, отстреливая американцев, когда они высунутся, то теперь рухнула и она. Стоит им добраться до ящиков, и мы будем, как на ладони, ничем не прикрытые с флангов. Добежать до здания по хорошо освещенной фонарями площадке, обстреливаемой из окон и снайпером, тоже не представлялось возможным.
– Фонари! – осенило меня. – Стреляем по фонарям и идем на штурм!
Идея была так себе, но другие предложения отсутствовали. Усыпая бетон гильзами, один за другим мы гасили наружное освещение, погружая порт во тьму. Амеры бесновались в своем бессилии, осыпая нас проклятьями. Но сделать что-либо, пока мы были надежно укрыты ценным грузом, не могли. Вскоре единственным светом оставались прямоугольники окон.
– Сейчас бы гранатомет, – мечтательно протянул Брагин.
– Лучше бригаду штурмовиков, – поправил я.
– Ладно, ты, – капитан ткнул пальцем в единственного оставшегося охранника. – Остаешься здесь. Половина с Грачевым – направо, другая половина – налево. Остальные – за мной. То есть налево.
Черными тенями мы с двух сторон начали приближаться к зданию, полному врагов. Если у амеров нет ночников – в предрассветной темноте, когда не светят даже звезды, они нас точно не увидят. До строения оставалось всего с десяток метров, как вдруг прямо перед моим носом распахнулась дверь и на улицу выскочил полуодетый человек с оружием в руках. Даже без броника! Я уложил его тремя выстрелами в грудь, озаряя вспышками небольшой закуток. В ответ из дверного проема посыпал целый град пуль.
Я упал на землю и перекатился под укрытие мусорного контейнера. Спрятаться снова успели не все – Нос, изрешеченный свинцом, упал на землю. В
