Вот он, ход итальянского флота.
Прикрыться дымовой завесой, сблизиться – и дать бой, а не изображать самоходные мишени. Эсминцы прорезают строй линкоров, закрывают большие корабли дымным облаком. Переложили руль на борт – поворот вышел лихой, с таким креном, что борт волну черпает…
На мостике, услышав доклад, помполит вытирает лоб рукавом, выдыхает:
– Отбились.
Линейный крейсер отвечает ему, в очередной раз выбросив огонь изо всех стволов. Командир не дробит огонь. Рано.
Коррректировщик этого не знает, зато видит: эсминцы резко сменили галс.
Долгую минуту спустя штурман в информационном посту констатирует:
– Идут зигзагом.
– Так меньше шансов получить плюху, – откликается Косыгин.
Наверху летчики пытаются разглядеть в дыму хоть что-то, угадать курс и скорость противника. «Фрунзе» стреляет по прежним показаниям, не заботясь, что о результатах залпов уже не докладывают.
На мостике капитан первого ранга Лавров принимает решение.
– Дробить огонь. Доложить расход боеприпасов.
«Фрунзе» пропускает залп. Снизу старший артиллерист
сообщает, что потрачено девяносто девять облегченных фугасов. Остается еще по сто девятнадцать снарядов всех типов на ствол. На залив Термаикос опускается короткая тишина – на срок, за который итальянские корабли успеют пройти двадцать семь кабельтовых.
Бой замер. Впереди – шесть минут тишины.
Только тяжело шипят, разрывая воздух, восемнадцать снарядов двух последних залпов «Фрунзе». Одни уже опу-
стили острые носы, вот вот упадут. Тем, что за ними, лететь почти минуту – а потому падают они как раз тогда, когда носовой КДП заканчивает доклад.
Падают. Ни с корректировщика, ни с надстройки не видно поднятой взорвавшимися от удара о воду пены. Зато вспышку желто-алого пламени не увидит только слепой!
– Попадание! – орет корректировщик.
– Попадание! – вторит дальномерный пост.
Даже в рубке видно, как встает среди курящейся над горизонтом дымки яркий сполох. Через полминуты – вторая вспышка.
– Отвернут, – словно молитву, выдохнул Патрилос.
Но молитвы политических работников, верно, плохо доходят до небес. Проходит минута, и становится ясно: бой не окончен. Итальянские линкоры продолжают идти вперед.
12.26. ЛКР «Фрунзе», башня номер один
В крайней носовой башне, той, которая «Тихоокеанская» и «Ворошиловская» разом, тепло, почти жарко, в воздухе, несмотря на вентиляцию, висит гнилой запах сгоревшего пороха. Главная причина тому, что внутри не тропики, но воняет гадостно – распахнутый настежь люк в задней части. Только что через него выбрасывали наружу асбестовые футляры от зарядов – а теперь летит дружное « Ур а!»
Здесь не видели даже далекой зарницы, отблеска в дыму. Расчет башни зажат зажатые между механизмами, притиснут к разделяющим обитаемое пространство на боевые отделения переборкам. Люди видят лишь маховики, рычаги да шкалы с указателями. Слышат приказы командира и голос трансляции.
– Артиллеристы – молодцы! – проносится по кораблю. – Два залпа – два накрытия – два попадания! В дым, без корректировки, по догадке! Видел бы сам Фрунзе, Михаил Васильевич, – одобрил бы. Сейчас неприятель прячется от нас в завесе, но это ненадолго. Захотят пострелять – вылезут, тут мы их и встретим. Вашей точной стрельбой, орлы!
Когда ликующий вопль затихает, командир башни дублирует в погреба приказ старшего артиллериста.
– Отставить облегченные. Готовь фугасные старого образца.
Старый образец – от одиннадцатого года, из прошлой исторической эпохи. В отличие от облегченного дальнобойного собрата старый царский фугас не балует научной выверенностью форм. Тупорылая стальная чушка. Дальше, чем на сто шестьдесят кабельтовых швыряться такими нет смысла: не долетят. У них выше рассеивание, и ствол они изнашивают быстрей. Среди множества недостатков за ними числится одно-единственное преимущество.
В них больше взрывчатки.
Почти в два раза больше!
Лейтенант, которому позавчера – вечность назад! – старший помощник грозил докладом по русско-турецким войнам, приник к окулярам покалеченного штормом дальномера. Сейчас он видит только дым, от попаданий ему не досталось даже вспышки – но когда итальянцы выйдут из завесы, он их увидит.
Бывший мичман с «Марата» не любит, когда врага не видно. Уж больно хорошо замаскировались под Хельсинки финские броненосцы береговой обороны…
С другой стороны, когда итальянцы выйдут из дыма, они откроют огонь – из двадцати стволов. У советского корабля только девять, и скорострельность не выше, чем в царские времена, несмотря на все модернизации. Правда… Лейтенант вспоминает: «Марат», стрельбы на приз наркома. «Фрунзе» тогда взял награду за точность огня, зато « Марат» показал отменный темп.
Лейтенант снимает трубку связи с центральным артиллерийским постом. Если старший артиллерист примет и рекомендует капитану его предложение – рискованное, очень рискованное – то линейный крейсер сможет дать не два залпа в минуту, а три.
Когда у надвигающегося врага вдвое больше орудий, скорострельность позволит немного уравнять шансы.
12.27. Фессалийский берег залива Термаикос
Над заливом стоят аккуратные домики – для здешних мест необычные. Стены окрашены в разные цвета – светлые, но отчетливо аквамариновые, охряные, розовые. Вокруг домов – каменные ограды, словно здесь, на фессалийском берегу, возможны наводнения. Возле ворот цветут кусты жасмина… Деревня называется Новой Смирной. Здесь живут бывшие беженцы из Малой Азии, те, что когда-то пришли на собственных суденышках.
Жители смотрят в сторону моря. Их не слишком много – большая часть мужчин занята своими кормильцами-каиками. Готовят их к выходу в море.
Бой есть бой, в бою тонут корабли, и людей с них надо спасать.
По правде, кое-кто собирался уйти до появления старых врагов – но разве на паруснике со слабеньким мотором убежишь от эсминца? Оставалось прятаться, надеяться, что у врагов найдутся другие цели, что они пожалеют тратить на рыбацких кормильцев дорогущие снаряды…
И тут на позицию вышел советский крейсер. Развернулся поперек фарватера, пушки уставились в самое узкое место пролива. Только что на мертвый якорь не встал. Сразу видно: его с позиции не подвинешь, разве на дно. Потом позвонила ее превосходительство министр трудовых ресурсов.
Клио. Девочка из Афин, но у кого из греков нет родни в столице? Особенно – у беженцев из Малой Азии? Они рассказывали о враче – дай ему самому Господь здоровья! -что лечил в долг, а о долгах частенько забывал. Они рассказывали о его дочери, которая находила людям работу. Чаще всего такую, за которую не брались местные старожилы, но с которой можно было жить. Уборка улиц, вывоз мусора, ассенизация кварталов, в которых пока не провели централизованную канализацию, тысяча и одна временная работа…
Сейчас она министр, неважно, «товарищ» или «превосходительство». Важно, что она просит помочь. Когда русский корабль погибнет – она не сказала «если» – спасти тех, кто выплывет. Тех, кто заслонит собой не только Салоники – и Новую Смирну тоже. Потому каики собираются в море, а те, кто в море не идут – смотрят, как чужая эскадра молча, страшно накатывается на бело-золотой крейсер. Первые минуты «Михаил Фрунзе» в ответ гремит залпами, только никак не может попасть.
Итальянские линкоры, черные с голубыми, в цвет спокойного моря и ясного неба, оконечностями, кажутся неуязвимыми.
– Русские хоть стреляют…
