Правда, нынешние «Чезаре» и «Кавур» на прежних не похожи. Палачи Корфу – типичные дредноуты времен Великой войны, надстроек почти нет, трубы широко расставлены, над ними висят, коптятся, посты управления огнем. Треногие мачты напоминают боевые треножники уэллсовских марсиан.
Им шло – так же, как марсиане, фашисты насыщаются человеческой кровью. Греческой, албанской, эфиопской, испанской. Кого поймают, того и выпьют – с ликующим уханьем по радио, под факельные шествия и парадный бег берсальеров по римской брусчатке…
Линкоры Муссолини перестроил, суть осталась. А крейсера и выглядят, как тогда – оттого пустить в них торпедный веер будет особенно приятно.
Но сейчас Теологос рассматривает корабль, который ни в каких зверствах пока поучаствовать не успел. В профиль крейсер похож на «Тренто» и «Триесте» – его и строили, чтобы пополнить их дивизию. Издали его легко отличить по катапульте с гидросамолетами, что ютится меж труб: ни тебе ангара, как на «Фрунзе», ни тебе возможности стартовать в сторону кормы, как на более старых итальянских крейсерах. Зато не загорятся от выбрасываемого главным калибром пламени… Теологос, помнится, приказал своему начштаба обеспечить летчиков капитана Андониу полным списком всех мест на итальянских кораблях, которые можно поразить огнем «эрликонов» – так, чтобы получилось если не смертельно, то хотя бы больно. Катапульта в этом списке явно есть: русским попадание по авиационному хозяйству не понравилось.
Крейсер «Больцано» достаточно далеко, потому помочь летчикам, отвлечь на себя зенитки, не выйдет. Но вот он выплевывает новый залп – и вокруг «Базилиссы Ольги» поднимается занавес из водяной пены и осколков.
Накрытие первым же залпом?
От итальянцев?
Теологос опустил бинокль.
То, что навстречу идут чужие эсминцы, неважно. Командиры всех кораблей в его отряде уже получили приказ вести артиллерийский огонь по собственному усмотрению. Пока молчат: дистанция великовата.
– Что на лаге?
– Тридцать восемь узлов, ваше… товарищ адмирал.
Итальянские эсминцы на глаз делают не меньше, а если
верить справочникам, то должны и побольше выжимать. Скорость сближения выходит узлов под восемьдесят, скорее авиационная, чем морская. Есть в греческой авиации самолеты, которые делают не больше: например, торпедоносцы «Свордфиш», которых здесь и сейчас, увы, нет. При встречном ветре они в атаку выходят куда медленней.
– При первой возможности нужно поставить нам «эрликоны», как у летчиков, – говорит Теологос. – Для боя на такой скорости – самое то.
Все крейсера бьют по нему, эсминцы заходят ему в лоб. По старым понятиям можно было бы сказать, что задача выполнена, но сегодня это не так. Общий удар – он на то и общий, что в нем важна каждая составляющая.
Теперь греческим эсминцам нужно дожить до появления самолетов.
12.54. ЛКР «Фрунзе», боевая рубка
Чужие линкоры в стереотрубу видно отлично, от лижущих черные борта эгейских вод до клотиков мачт. Значит, они близко – никак не дальше ста двадцати кабельтовых.
– Все, – говорит Лавров, – теперь мы бьем их пояс.
Эхом доносится голос старшего артиллериста:
– Перешли на бронебойные, образца одиннадцатого года.
Раньше, чем планировали, но – приемлемо. Все-таки не зря «Фрунзе» при модернизации отрезали старые нос и корму: вместе с ними ушло много лишней брони, от которой только лишний вес. Этот вес потратили на защиту бортовых наделок, булей – и теперь у линейного крейсера между вражеским снарядом и машинами аж три слоя брони. Первый – защита на буле. Не слишком толстая, но достаточная, чтобы ободрать бронебойный колпачок с самого тяжелого снаряда, да и саму болванку притормозить.
Второй – старая, родная броня. Ее дело разбить снаряд, не дать ему прорваться к погребам, котлам и машинам -целиком. Она хрупкая, и сама может рассыпаться осколками – потому за ней еще один экран.
У итальянцев – два слоя, внешний, той же толщины, что у «Фрунзе» средний, и внутренний, немного потолще, чем у советского корабля третий. Шутка в том, что итальянцев при модернизации перегрузили, перед набегом как следует залили мазутом – и главный пояс у них опустился под воду. Теперь наверху, под снарядами, только верхний – а он на четверть тоньше.
Вот и получается: у советского крейсера осталось всего шесть стволов, но каждый из них, при везении, может взорвать итальянца или оставить его без хода. У итальянцев двадцать, но в ближайшие несколько минут на подобный успех рассчитывать им нечего. Будут очередные прорехи в булях и оконечностях, затопления, пожары…
И все.
Но если после этих нескольких минут оба вражеских линкора останутся на плаву и при способности стрелять, шансов у «Фрунзе» не останется. Никаких.
Другое дело – хватит ли у итальянского адмирала нервов выдержать минуты смертельной опасности? Или он все-таки покажет корму?
Помимо толщины брони, исход встречи снаряда с защитой корабля определяется углом столкновения. Рациональный наклон брони можно получить не только конструктивно. На нужный угол можно довернуть.
Правда, если итальянцы начнут отход от «Фрунзе», по советскому крейсеру не смогут стрелять их носовые башни. Соотношение стволов поменяется: будет не двадцать к шести, как сейчас, и даже не двадцать к девяти, как в начале боя -а всего-то десять к шести. Даже лучше, чем два к одному.
Опять же, в таком деле, как отступление – лиха беда начало. Тактический маневр наверняка превратится в бегство…
Лавров оглянулся на помполита.
– Нам, Иван Павлович, от силы десять минут продержаться осталось.
Патрилос кивнул.
Десять минут лихой атаки – и все. Или прекращать преследование бегущего врага и идти зализывать раны в Салоники – или приделывать к днищу подрывные заряды и распахивать кингстоны для все еще теплой водички. Ну и думать не только про то, как добраться до ближайшего, греческого, берега – но и как отчитываться за потерю корабля на земле не столь уж далекого Отечества. Это у британского короля много. У товарища Сталина линейный крейсер ровно один.
Другое дело, что с помполита Патрилоса спрос особый: он на то и поставлен, чтобы корабль ушел на дно не рано и не поздно, а точно когда надо. Если в Москве решат, что зря потерян хоть кусок железа – или хоть одна жизнь… Нарком флота Галлер своих на расправу не выдает, это так. Но ради того, чтобы флот оставался Флотом, он наказывает моряков сам, первым, и так, чтобы не встал вопрос об избыточной мягкости.
– Снаряды надо выстрелить все, – сказал помполит. -Кроме кормового погреба, с ним ничего не поделаешь.
Боевое повреждение – это почти извинительно. Почти.
Лавров ухмыльнулся. Слыхивал он, что помполит не трус, хотя временами притворяется – сейчас получил подтверждение. Это работа у кап-два такая, не больно почетная, почти как у того шкипера из стихов Киплинга:
Что за судами я правил? – гниль И на щели
