В душе вспыхнула надежда, а в уме промелькнула сотня эгоистичных планов.
Харпер мгновенно заледенела, высвободилась из его объятий и уселась на диван, где он впервые изведал ее вкус.
– Разумеется, мы же друзья.
Он все совсем не так понял. Она не ждала от него ничего, кроме дружбы.
– Точно. И поэтому сперва дай высказаться мне. Я уезжаю.
Харпер нахмурилась:
– Я знаю, в воскресенье. И именно об этом я, собственно, и хотела поговорить. Через две недели мне снова к врачу, и я надеялась, что ты сможешь…
– Сегодня, через пару часов. – Данте зажмурился. Она просит стать ее официальным сопровождающим, что будет держать ее за руку во время обследований, а он вынужден отказаться. – Я еду в Швейцарию. У меня там появилась отличная возможность вновь вернуться в настоящую лабораторию. А так как какое-то время я буду разрываться между Лос-Анджелесом и Цюрихом, боюсь, в Даллас я не вырвусь.
В очаровательных глазах что-то мелькнуло.
– Ты о чем? Не знала, что ты подыскиваешь себе лабораторию, как же твое телешоу?
– Меня хватит и на то и на другое. – Данте пожал плечами. – Между Лос-Анджелесом и Цюрихом есть прямой рейс, так что все будет отлично. Но сюда заглядывать я смогу нечасто. Извини.
Харпер нахмурилась:
– Да что с тобой? Ты обещал быть со мной во время беременности. Неужели ты просто не мог отказаться от Швейцарии?
Что ж, похоже, она пока еще не поняла всей жестокости его слов и пора провернуть нож в ране.
– Я уже давно хотел вернуться к настоящей химии и, работая над твоими образцами, лишь окончательно утвердился в этом намерении. И я не мог отказаться, потому что сам все и устроил.
Кровь разом отлила от ее лица.
– Так ты специально? Тогда хотя бы помоги мне понять. Я хочу тебя поддержать, но… это так внезапно. Как все-таки насчет нас?
– Харпер, в том-то и дело, что никаких «нас» нет. – Он все-таки смог это выговорить, но получилось чуть жестче, чем он собирался. – Я знаю, ты ждала, что я буду участвовать в твоей беременности и в жизни ребенка, но ничего из этого не получится.
Она дернулась так, словно он ее ударил.
– Так ты даже потом возвращаться не собираешься? После рождения ребенка? Швейцария – это надолго?
– Боюсь, что да. – Он скрестил руки на груди, словно надеясь, что такая поза поможет уменьшить боль.
– А что, если… между нами все было бы иначе? – прошептала она, пристально изучая юбку. – Что, если бы мы были парой?
«Парой кого? Идиотов, возомнивших, что секс не усложнит все настолько, что в итоге разрушит?»
– Но мы не пара. И ты этого даже не хочешь, верно?
Вот дурак!
Зачем вообще задавать этот вопрос, словно он может что-то изменить?
Но Харпер лишь подняла полные слез глаза и выдохнула:
– Думаю, я тебя люблю.
Черт!
Сердце все-таки выпрыгнуло из груди, оставив внутри одну лишь пустоту. А ведь он ни на что подобное совсем не рассчитывал. Возможно, от этих слов все могло стать лучше, должно было стать лучше, но не стало. А стало гораздо-гораздо хуже. Теперь придется разбить сердце не только себе, но и ей. Оттолкнуть, причинить боль. Причем так, чтобы у нее не осталось ни малейшей надежды, что ее признание что-либо изменило.
Даже смешно. Ведь Харпер наконец-то поняла то, что он уже давно выяснил. Они идеально друг другу подходят.
За исключением того, что они никогда не будут вместе.
Вот оно. Честнее и открытее быть для нее невозможно. А в ответ на ее признание в любви Данте лишь обхватил голову руками и уставился в пол.
– Ты меня слышал? – выдохнула она едва слышно.
Это признание далось ей весьма не просто. Да и то лишь потому, что все ее мироздание грозило рассыпаться, и она в отчаянии попыталась вцепиться в Данте обеими руками.
– Слышал. Но, может, ты сама себя не слышала. Думаешь, что любишь? Думаешь? И чего ты ждешь? Что я все брошу в надежде, что однажды, возможно, ты уверишься в этом хотя бы на семьдесят пять процентов? Или скрестить пальцы и ждать девяноста?
– Не знаю. – Харпер в изумлении на него уставилась. Он злится. На нее. За то, что она осмелилась на нечто столь грандиозное и дерзкое, как признание в любви. – Я всего лишь пытаюсь…
– Так перестань пытаться. Это бесполезно. Я все равно тебе не верю.
– Ты не… – задохнулась Харпер. Он действительно только что бросил ей в лицо ее трепетное признание и одновременно обозвал лгуньей? – Неужели ты всерьез считаешь, что я направо и налево бросаюсь подобными словами? Да как ты смеешь?
Данте вскочил.
– Поверь, не стоит сейчас на меня давить.
– Давить? – Ирландская кровь мгновенно вскипела, и Харпер тоже вскочила. Даже не верится, что Данте сумел разбудить в ней подобную ярость. – Я только что три часа летела сюда из Вашингтона, где провела всего полтора часа, просто чтобы тебя увидеть. Чтобы обсудить, как у нас все замечательно. Что наша любовная связь – лучшее, что у меня когда-либо было. А ты из-за этого разозлился. Так объясни, как же я на тебя давлю.
Мгновенно остыв, Данте ссутулился и снял очки.
– Я не злюсь. Я не знаю…
Стоило ей осознать, что, возможно, у них уже больше никогда ничего не будет, как ее вдруг затошнило.
– Ты мой друг. На всю жизнь. И то, что я тебя люблю, ничего не меняет. Разве мы с самого начала именно не об этом договаривались? Сделав шаг вперед, мы лишь подхлестнули то, что и так у нас всегда было. И я не понимаю, как все это могло рассыпаться всего за один вечер.
Данте покачал головой:
– А все и не за один вечер случилось. Все начало сыпаться, как только ты сказала, что беременна. Еще в Лос-Анджелесе. Харпер, я честно пытался. Но я не смогу принимать участие в жизни твоего ребенка. И хватит об этом.
Харпер сглотнула. Он серьезно? Но тогда к чему все это было? Просто чтобы затащить ее в кровать? Нет, в это она никогда не поверит.
– Что ты несешь? Неужели хочешь сказать, что все это время притворялся?
– Да. Притворялся, что у нас может что-то получиться, но я не из тех, на кого стоит положиться.
– Врешь. Ты всегда меня поддерживал. И я никогда и ни на кого не рассчитывала больше, чем на тебя.
– Но только не в этом. Есть сотни причин, почему я не могу иметь ничего общего с твоим ребенком. И в первую очередь, из-за его отца.
Она впервые видела, чтобы темные глаза горели раскаленным углем. И все потому, что она выбрала донором спермы именно Томаса.
И это стало последней каплей.
Все это из-за какой-то профессиональной ревности?
– Данте, это низко. И дело даже не в том, что мы потеряли все то, к чему, как мне казалось, шли.
