– Теперь я могу забрать назад свой подарок, – скучно сказала лесная фея. – Считай, что уже забрала.
Она спрыгнула с верстака и пошла к выходу. Открыла дверь, и фигура ее озарилась багровым светом бушующего пожара. Он поднял глаза – ему захотелось посмотреть на нее в последний раз.
Она была прекраснее, чем когда-либо, но Кевенхюллеру, как он ни вглядывался, не удалось различить даже следов злорадства. Она была печальна, серьезна и горда.
– Безумец, – повторила она. – Разве я запрещала тебе отдавать свое изобретение другим? Другие могли бы построить тысячи и миллионы самоходных экипажей, летательных машин и солнечных колес. Мне просто не хотелось, чтобы такой гений, как ты, гнул спину у станка.
И с этими словами она ушла. Кевенхюллер еще два дня безумствовал, а потом стал обычным человеком. Как все.
Но в припадке сумасшествия он сжег Экебю. Никто, правда, не пострадал. Но какое горе для кавалеров! Гостеприимный дом, приют счастья и радости жизни, прекратил свое существование. По их вине.
Глава тридцать четвертая
Ярмарка в Брубю
В первую пятницу октября в Брубю открылась большая ежегодная ярмарка. Она по традиции продолжается восемь дней – самый главный осенний праздник. Уже можно показаться в только что сшитых зимних обновках. Чуть не на каждом хуторе режут скот и пекут хлеб, подают праздничные блюда – жареный гусь, ватрушки, фрикадельки. Самогон течет рекой. Работа подождет – ярмарка! Празднуют все – и господа, и простой люд. Работники получили жалованье, в семьях только и разговоров, что и кому купить на ярмарке. Народ стекается отовсюду – тут и там можно видеть пришельцев из отдаленных сел, их легко узнать по торбе за спиной и посоху в руке. Пригнали скот на продажу. Упирающиеся телята и козы доставляют немало забот хозяевам, но еще больше радости зевакам. Постоялые дворы забиты до отказа. Обсуждают новости, но главное – цены на скотину и домашнюю утварь. А дети – что ж, дети! Дети как дети. Мечтают о подарках и о традиционной ярмарочной денежке.
И в первый же день ярмарки – господи, какая суматоха на холмах и на широченной поляне, где расставлены ярмарочные шатры и палатки! Городские купцы уже поставили лотки и выложили товары, а приезжие из Даларны и вестйоты[39] не только соорудили длиннющие прилавки, но и умудрились растянуть над ними светлый дерюжный полог – на случай дождя. Канатоходцы, шарманщик, слепые скрипачи, гадальщицы, продавцы леденцов – все тут как тут. На пустом месте выросли несколько трактиров – самогон идет бойко, бойчее и желать нельзя. Чуть поодаль разместился прилавок с керамическими и деревянными горшками, вазами и блюдами. Садовники предлагают лук, хрен, яблоки и груши из господских садов и огородов. А сколько красно-коричневой медной посуды, луженной изнутри белым оловом!
И все же заметно, что год необычный, что в Свартшё, Бру и Лёввик, да и в другие приозерные уезды пришла нужда. Торговля с лотков и прилавков идет вяло, хотя на большой поляне, где торговали скотом, царит оживление. Многие решили расстаться с теленком, коровой или лошадью, чтобы самим кое-как пережить зиму.
Весело все же на ярмарке. Если есть деньги на пару стаканчиков самогона, за настроение можно не беспокоиться. Да и не только в самогоне дело. Когда люди приезжают из далеких, заросших непроходимыми лесами краев, где они месяцами ни с кем не встречаются, то сам шум, крики и смех толпы поднимают настроение. Они словно с ума сходят от радости, дичают на глазах.
Конечно, и торговля важна на ярмарке, но торговля не главное. Важно другое – в кои-то веки собираются родственники и друзья, угощают друг друга самогоном, бараньей пёльсой[40] и жареной гусятиной. А как приятно уговорить девушку прогуляться и купить ей в подарок Псалтырь или шелковую блузку. Или поискать подарки для оставшихся дома малышей.
Кажется, сюда приехали все, кто не остался присматривать за хозяйством. Здесь, само собой разумеется, и кавалеры в полном составе, и крестьяне из захолустного Нюгорда, и норвежские лошадники, и финны из северных лесов, и, конечно, всякого рода мошенники с большой дороги.
То там, то тут то и дело возникает движение, люди сбиваются в кучу, и непонятно, что же там происходит, в центре людского водоворота. И ведь не пробьешься туда, пока полицейские не растолкают толпу и не разнимут дерущихся или не поставят на колеса перевернутую телегу. А тем временем в другом месте опять собирается толпа, на этот раз новое развлечение: бойкая девица затеяла свару с торговцем.
К обеду начинается большая драка. Крестьяне обвинили вестйотов, что они обмеривают, – их мерка для локтя слишком короткая. Перепалка, естественно, переходит в потасовку. Каждый знает этот закон: для многих, кто месяцами влачит существование в нужде и лишениях, нужен выход обуревающей их злобе и разочарованию в справедливости окружающего мира. И что может быть лучше, чем врезать по физиономии кому-то, кто в их представлении эту несправедливость олицетворяет! А чаще первому, кто подвернется под руку. Забияки и рукосуи тут же слетаются, как мухи на мед. Кавалеры пробиваются вперед, чтобы восстановить мир известным им способом, а драчуны из Даларны спешат на помощь вестйотам.
Пьяный и злой Бык Монс из Форса, само собой, в центре событий. Он свалил одного из вестйотских купцов и собрался было его добить, но на отчаянный крик прибежали соотечественники бедняги и попытались оттащить силача. Тогда Бык Монс свалил рулоны ткани с поддона, поднял его и стал им размахивать во все стороны. Огромный поддон, восемь локтей в длину и локоть в ширину, сколоченный из толстых досок.
Опасный тип, этот Монс. Не зря его прозвали Быком. Рассказывают, его посадили в каталажку в Филипстаде, а он пробил ногой стену камеры и ушел. А еще как-то раз поднял из воды плоскодонку и понес ее на плечах. И можно понять, что, когда он начал крутить этот тяжеленный поддон, все разбежались, в том числе и его нынешние враги – вестйоты. Бык Монс погнался за ними – он в том состоянии, когда уже не важно, друг перед тобой или враг. Уж если дал себе труд ухватиться за этот поддон, значит, надо опустить его на чью-то голову.
Люди в ужасе бегут, женщины и мужчины. Крик и визг оглушительный, дело пахнет убийством. Легко сказать, как убежать матери с ребенком на руках? Тем более, надо лавировать между тесно составленными телегами, лотками, прилавками, волами и перепуганными суматохой лошадьми. Далеко не убежишь.
В тесном промежутке между лотками сгрудилась кучка женщин. Бежать им было некуда, и Бык
