Но она очень красива. Длинные темные волосы заплетены в косы, такие толстые, что еле умещаются на голове, безупречный овал лица, прямой нос и огромные голубые глаза. Печальный, задумчивый тип красоты, красота Богоматери, знающей, какая участь уготована ее ребенку. Такие девушки еще встречаются на берегах длинного озера Лёвен.
Вот и замечательно! Невеста Йосте Берлингу найдена! Придурковатая красавица, продавщица веников, будет замечательной женой лишенному сана священнику. Ничего лучше и не придумаешь.
Надо только съездить в Карлстад за кольцами. И пусть веселятся, пусть смеются над Йостой Берлингом, что он женится на полоумной метельщице, пусть умирают от хохота! Такую выходку они даже вообразить не могли.
Разве не должен отверженный выбрать дорогу отверженных, дорогу гнева, дорогу горя и лишений? Падать так падать, кому какое дело? Найдется ли хоть кто-то, кто попробует ему помешать? Найдется ли хоть кто-то, кто подаст руку помощи или хотя бы освежит его стаканом лимонада? Где крошки-эльфы, невинно рвущие цветы на лугу, где сказочные принцессы, из чьих следов эти цветы вырастают, не успеют они коснуться земли своими ножками? Где все они, которым положено усыпать розами тяжкие тропы человеческие?
Даже кроткая молодая графиня из Борга не помешает его планам. Ей надо думать о своей репутации. Незачем ей навлекать на себя гнев мужа и ненависть свекрови. Пальцем не шевельнет.
Разумеется, на воскресной службе в Свартшё она наклонит голову, сложит руки и помолится за него. Даже, может быть, всплакнет. Будет оплакивать его горькую участь, но пальцем не шевельнет. Она не из тех, кто усыпает розами дороги отверженных, не из тех, кто подает им, жаждущим, напиться. Она не протянет руки, чтобы удержать его на краю бездны.
Пальцем не шевельнет. Пальцем не шевельнет!
Йоста Берлинг не собирается обряжать свою избранницу в шелка и вешать на нее украшения. Пусть пока ходит со своими вениками из усадьбы в усадьбу, она так привыкла, не надо ее волновать. А придет время, он соберет гостей в Экебю и ошарашит их известием о своей помолвке. Всех соберет, самых богатых и знатных. И попросит позвать невесту из кухни, такой, как она пришла, с пылью исхоженных троп на лице и в грязной одежде, лучше всего нечесаной, с бессмысленным взглядом. Явится и понесет обычную невнятицу.
И тогда он спросит гостей – не правда ли, подходящую невесту я выбрал? Не правда ли, она как нельзя лучше подходит отверженному пастору? Смотрите, какие у нее кроткие голубые глаза, смотрите, какое лицо – истинная Мадонна! Быть может, она вернет изгнанного из храма Божия назад, к Богу?
Он все спланировал: никто и ничего не должен знать заранее. Но сохранить тайну не удалось, и одной из первых, кто узнал о его намерениях, была молодая графиня Дона.
Но что она могла сделать, чтобы помешать этому безумному плану? На сегодня назначена помолвка. И дело идет к вечеру, уже начало смеркаться.
Графиня сидит у окна в голубом кабинете и смотрит на север, в сторону Экебю. Ей даже кажется, она видит усадьбу, хотя на дворе густой туман и слезы застилают глаза. Она видит свет во всех окнах большого трехэтажного дома, представляет, как наливают в бокалы пенящееся шампанское, как говорят тосты, как Йоста Берлинг объявляет о своей помолвке с деревенской дурочкой.
А если бы она была рядом, если бы просто взяла за руку, посмотрела ласково? Отказался бы он от своего жуткого плана – идти до конца тропой отверженных? Если одно ее слово довело его до этого отчаянного решения, может быть, другое слово, не осуждающее, а ласковое, могло бы его остановить?
Ее бросает в дрожь при мысли, какой грех берет на душу Йоста Берлинг по отношению к этой несчастной, обделенной судьбой девочке. Ее бросает в дрожь при мысли, что та наверняка полюбит его от всей души, и все это ради нелепого, отчаянного жеста, который, скорее всего, покажется всем шуткой-однодневкой. Но нет, шутка слишком жестока, а Йоста Берлинг не жесток. Значит, самый страшный грех он совершает против себя самого, приковывает себя к этой непосильно тяжелой ноше и навсегда лишается возможности вновь приблизиться к Богу – на это у него не хватит сил.
А во всем виновата она, графиня. Она своими жестокими словами толкнула его на этот путь. Она, призванная нести добро, любовь, утешать и мирить, – зачем она ввинтила еще один шип в терновый венец грешника?
Теперь она знала, что делать. Сейчас прикажет запрячь черную пару, помчится в Экебю, найдет Йосту и скажет ему, что сама не знает, что на нее нашло, что она вовсе не презирает его, что у нее не было намерения отказать ему от дома…
Нет, ничего из этого не выйдет. Она не сможет выговорить ни слова от смущения. И если даже сможет, что будет с ней? Она замужем, ей надо быть осторожной. Если она сделает что-то подобное, тут же пойдут слухи. А если не сделает, что будет с ним?
Она должна ехать.
Но это невозможно! Никакие кони, если они не крылаты, не в силах пересечь Лёвен в это время года. Лед тает, кое-где уже отошел от берега. Вздутый, потемневший, потрескавшийся – на него даже смотреть страшно. Тут и там черные промоины, полыньи. Кое-где озеро еще покрыто белым, сверкающим покровом, но таких мест мало – почти везде лед серый, пористый, грязный от тающего снега. От удобных зимников остались только темные, плохо различимые полосы.
Как она может думать о такой поездке? Старая графиня Мэрта ни за что не позволит. Весь вечер она должна сидеть у свекрови и выслушивать старые придворные анекдоты.
С другой стороны, надвигается ночь, ее муж в отъезде, она свободна.
Запрячь сани… нет, об этом не может быть и речи. Она даже слуг позвать не решается, но страх непоправимого гонит ее из дома. По-иному она не может.
Тяжелы тропы детей человеческих.
Тропы в пустынях, в болотах, горные тропы…
Но с чем сравнить эту ночную тропу по тающему льду? Наверное, это и есть та тропа, по которой идут крошечные феи, собирательницы цветов. Ненадежная, скользкая, залитая ледяной водой тропа, это она и есть; это их тропа, тропа тех, кто залечивает раны, тропа безгрешных правдолюбцев, тропа легких ног, быстрых приметливых глаз и мужественных, полных любви сердец.
Она добралась до Экебю только после полуночи. Несколько раз упала по дороге, прыгала через промоины, бежала по залитому водой льду, ботики ее насквозь промокли, она скользила, а местами ползла, потому что очень велик
