В низковатое душное помещение набился кто только мог, и женщин было предостаточно! Хозяин «Картона», криворукий вор по кличке Кирпич, выставил бесплатный самогон. Контрабанда самогона, привезенного из деревень, была очень выгодным делом. Промышляли этим коренные обитатели Молдаванки, в том числе и Кирпич. И сейчас, празднуя победу большевиков, он расщедрился и выставлял самогон ведрами.
Таня знала, что Кирпич и его люди были в одном из штурмовых отрядов, организованных большевистским подпольем. И во время уличных боев им удалось награбить так же много, как и всем остальным. Мародерствовали открыто: вооруженные бандиты врывались в квартиры и забирали все, на что глаз падет. Большевики позволяли им это.
Глупые, необразованные и недальновидные воры с Молдаванки думали, что так будет всегда. И принимали власть захвативших город большевиков как власть своих.
Таня разглядела за одним из столов Коцика и Топтыша. Раскрасневшиеся, пьяные, в расхристанных на груди косоворотках, несмотря на январскую стужу, они горланили песни и чувствовали себя настоящими королями, которым по колено было целое море! Таню почему-то ужаснуло это тупое бесстрашие, в котором ощущалось больше отчаяния, чем свободы. А сколько сюда набилось таких, как они! Очень много было большевиков — из числа тех, кто вошел в город среди воинских отрядов. Они совершенно не умели пить — разучились за долгое военное время, когда водке часто негде было взяться, — и отличались от бандитов абсолютно осоловевшим видом и полной бессвязностью речи. В большинстве своем туповатые жители деревень, они погружались в жизнь, о которой не слышали никогда, но которая манила их, как мотылька манит яркий огонь. И они пропадали, как эти мотыльки, упиваясь непонятной, необъяснимой свободой и не понимая, что с ней делать, где они находятся и почему.
Тане все они вдруг показались овцами, которых ведут на убой. Стадом тупых безмозглых овец, блеющих свою невнятную песню по знаку жестокого поводыря, ведущего их не на цветущий луг, а на бойню.
Было отвратительно чувствовать пустоту и никчемность этой чужой загульной жизни, когда большинство присутствующих здесь даже не понимали, с кем они пьют и почему.
Таня разглядела кривого Кирпича, который, высоко подняв в руке пивную кружку, наполненную не пивом, а самогоном, горланил какую-то разухабистую блатную песню, а несколько большевистских солдатиков в отобранных у белых офицеров шинелях, но уже драных, пытались подпевать ему, постоянно падая лицом на стол.
Она подумала: как страшен этот контраст — дешевые бандитские кабаки, где сивуха льется рекой, и заваленные трупами улицы, которые еще не успели убрать, и мертвые тела в порту, сваленные в кучу... Это царство абсурда, слившись воедино, представляло такую отталкивающую реальность, что у Тани просто спала с глаз пелена. Она никогда не идеализировала ни красных, ни белых, но должна была находиться в этом мире. И понимала: не в ее силах что-либо изменить.
Тане стало страшно. Но, похоже, больше никто, кроме нее, не почувствовал этого страха. Все время уличных боев Таня просидела взаперти на своей Запорожской. К счастью, кровавые события не коснулись Молдаванки, лояльной к большевикам. Район опустел — большинство жителей ринулись в центр города, где можно было пограбить как следует. Исключением не стали даже женщины и дети — маленькие хищники одесских трущоб, с детства приученные жить если не грабежом, то умением обирать трупы. И действительно, с мертвых, лежащих на улицах города, можно было снять отличный урожай цепочек, часов, брелоков, иногда — даже бумажников. А если совсем повезет, то и золотых зубных коронок. Всем этим и занимались обитатели Молдаванки.
Таню бросили даже ее верные Коцик и Топтыш. Они присоединились к одному из красных штурмовых отрядов и все время проводили в центре Одессы. Она видела их только раз, когда воры явились на Запорожскую и принесли ей изящный золотой, правда, замазанный кровью браслет, на обратной стороне застежки которого была выгравирована надпись: «Милой Аннушке от мамочки».
Коцик и Топтыш совсем не поняли, почему, вдруг забившись в странной, с их точки зрения, истерике, Таня категорически отказалась взять браслет. И не просто забрать его себе, но даже прикоснуться к нему. Они посчитали это необъяснимым женским капризом и ушли, оставив браслет себе. После их визита Таню до вечера била ледяная дрожь.
А в забегаловку она явилась вовсе не для того, чтобы найти их: чего искать — Коцик и Топтыш всегда находились в самом центре попойки. Тане нужен был Туча, а он точно был здесь. Об этом ей сообщила ее разведка — уличный мальчишка, которому за такую полезную информацию Таня бросила пару копеек.
И действительно, Туча сидел за столиком в углу с какими-то важного вида мужчинами. Их было трое или четверо — Тане было плохо видно за спинами. В отличие от всех остальных, они не были пьяны. И все бандиты соблюдали заметную субординацию, не приближаясь к столику, за которым они сидели.
Расталкивая бесцеремонно пьяных посетителей кабака, Таня быстро пошла к столику.
— Алмазная! Вот нам и здрасьте! Я думал, живая ты вообще или как? — заметно обрадовался Туча, увидев ее. — А я все хотел искать тебя, да все никак. Ну шо ты там?
— Туча, надо поговорить! — Таня была настроена решительно.
— Да садись, выпьем, — попытался остановить ее Туча, но она перебила его и, нахмурившись, произнесла:
— Сейчас поговорить. Это важно.
— Здравствуйте, Таня, — один из мужчин за столиком вдруг обернулся к ней, и Таня с удивлением узнала Сергея Ракитина, который жил в бывшей квартире Цили.
— Вы? — Она не смогла сдержать удивления. — Что вы делаете здесь?
— Праздную нашу победу, как и все остальные, — улыбнулся Ракитин, — присоединяйтесь.
— Вы большевик, — утверждающе произнесла Таня.
— Был. В подполье. Одним из организаторов восстания в городе, — пояснил Ракитин.
— Я и не сомневалась, что вы не тот, за кого себя выдаете, — усмехнулась она.
— Я знал, что вы понимаете. Вы проницательны.
— Наверняка займете теперь высокое положение, — произнесла едко Таня.
— Я чекист, у нас будет много работы, — ответил Ракитин, не спуская с нее глаз. — Надо очистить город от контрреволюционных элементов, прекратить грабежи и навести в нем порядок.
