— А ну, привидение, выходи, — сказал он громко в темноту.
Кладбищенская темнота молчала, только тополя шумели и сыростью несло. Павел нагнулся поправить спустившиеся штаны и думал уже пуститься в путь, как сбоку вдруг зашуршала осыпающаяся земля, затрещали сучья, и не успел Павел опомниться, как его придавило сверху какой-то живой тяжестью. Павел взвизгнул от неожиданности, рванулся изо всех сил, но тяжесть не отпускала его.
«Неужели привидения все-таки есть?» — мелькнуло у него в голове, и холодная дрожь пробежала по всем мускулам, сразу расслабив их.
— Я тебе покажу, стервец, как подсматривать, — проговорил в темноте злой, грубый голос, — ты у меня будешь помнить!..
Как только Павел услышал звуки обыкновенного человеческого голоса, страх сразу в нем прошел. Молодые, упругие мускулы напряглись, Павел начал биться, пытаясь высвободиться от неизвестных цепких рук. Но они держали его крепко. Павел цеплялся за чью-то рубашку, которая трещала, бил кулаком по мясистому телу, брыкался ногами, но ничего не помогало.
Неизвестный человек был силен и тяжел, как слон.
Вспомнив о спустившихся в подземелье товарищах, о секретаре Укома товарище Васютине, которого надо было предупредить во что бы то ни стало, Павел еще сильнее забился, пробуя все способы отделаться от сильных рук.
Раз Павел почувствовал как его палец попал во что-то мягкое и мокрое — глаз. Павел нажал сильнее — человек откинул голову назад, вскрикнул и на мгновение ослабил руки. Но лишь только Павел хотел воспользоваться этим случаем, как руки человека вновь с силой захлестнули, сжали Павлушкину грудь так, что ему даже стало трудно дышать.
— Ах, черт, я же тебе покажу! — зарычал в темноте человек.
Павел вдруг почувствовал около подбородка мягкую, волосатую, теплую руку человека, подогнул голову и, захватив зубами напрягшийся мускул, с силой стиснул их.
Человек взвыл от боли, наклонился, высвободил свободную руку и, размахнувшись, со всей силой ударил Павла по голове. Павел потерял сознание и упал на землю.
Человек минуту постоял над Павлом, потер укус, выругался смачно и, перекинув безжизненное тело через плечо, скрылся в темноте кладбища.
В ЛОВУШКЕ
Глава XXI. СТАНОВИЩЕ БАНДИТОВ
Длинной полосой, верст на тридцать в ширину, протянулись казенные леса Загорской губернии. Обступив густой чащей с двух сторон железнодорожный путь, разбежались леса в разные стороны от железной дороги, веками заняв — глушью и прелью лесной — тысячи десятин.
Пока в Москве «Черный осьминог» обсуждал план предстоящего восстания, запрещая единичные, неорганизованные выступления, отряд поручика Чернавского залег в самом глухом уголке этих лесов, предаваясь безделью, дебошам и пьянству.
Отряд Чернавского представлял дикое и странное зрелище. Он насчитывал около 200 человек. Трудно сказать, где Чернавский набрал этих людей. Все человеческие отбросы, падаль человеческого общества нашли себе здесь приют и успокоение. Здесь были представители всех родов преступления, начиная от закоренелых убийц-рецидивистов и воров и кончая дезертирами.
Сам Чернавский редко показывался в этом отряде, непосредственно им командовал Берг, но даже на расстоянии Чернавский умело руководил этим сбродом.
После неудачи с нападением на поезд, в котором ехал в Барановск отряд чекистов под командой товарища Захарова, после неудачи с отцепкой вагона, озлобленные бандиты вернулись в свое становище.
— Обещали всего, а сами вшами нас в лесу кормят, — ворчали некоторые из отряда.
— Что мы — мальчики, чтобы с нами играться?!
— Доколе ж мы тут скитаться будем?..
— Небось, едрена мать, сами-то…
Берг понимал, что отряду надо было чем-нибудь заткнуть глотку. Это ворчание могло быть опасным. Он распорядился отпустить на каждого достаточную дозу самогонки — это отвлекало отряд и всегда имело свои хорошие результаты.
В отношении самогонки дело было поставлено в отряде великолепно, имелись свои специалисты, которые занимались только этим. Почти каждую ночь белый едкий дым застилал небо над лесом, где расположился отряд.
После выпитой самогонки лес сразу наполнился гамом и смехом. По кустам визжали бабы, от насилий и пьянства потерявшие образ человеческий, дергали надоедливо лесную тишину пьяные звуки разбитой гармоники, пьяные заковыристые ругательства висли тяжестью осклизлой на листьях леса. Особенный успех имел в этот день Егор Ляшка. Это он в образе старика на одной из остановок попросил разрешения у отряда чекистов проехать с ними.
— Ловко ты эту сволочь спустил с горы, Ляшка, — говорили ему.
— Небось, струхнули порядком…
— Будут знать наших…
— Ах, дьявол, Ляшка, туды-растуды, — ну и мастак, ей-богу…
— И де только твою башку делали?..
— Гостинцу им в мешке оставил… Го-го-го-го…
— Борода-то тоже там осталась… Ну и чертяка!
— Эх, Егорка, давай выпьем за твою бороду, что оставил на растерзание…
Отряд пьяных галдел на все лады, как в это время подошел к Бергу дежурный у телефона:
— Господин поручик, вас просят к телефону…
Чернавский находился в постоянной связи с отрядом по телефону. Телефонный провод незаметно проходил по лесу и потом, искусно замаскированный в дорогах, соединялся с главным штабом, имевшим уже связь с Москвой. Место этого штаба никому не было известно, за исключением Берга.
По телефону звонил Чернавский. Он спрашивал о результатах нападения на отряд Захарова.
— Нападение было неудачно, они все-таки проехали с небольшими неприятностями мимо…
Чернавский зло выругался.
— Вообще нам в последнее время не везет, — продолжал Чернавский, — какие-то сопляки открыли наш ход в башне, и мы лишены теперь одного из убежищ — одного из них я сцапал, и он находится у меня…
Эти сведения ошеломили Берга. Он никогда не думал, что ход в башне можно было бы когда-нибудь открыть.
— Какие меры нужно принять? — спросил он Чернавского.
— Старайтесь держать отряд в руках, усильте часовых, отправьте постоянную разведку версты на две от отряда… Эти мерзавцы, чекисты, будут теперь везде шнырять — надо быть начеку…
Глава XXII. В МЕШКЕ
Рано утром Аренский вместе с ребятами-комсомольцами Федькой и Митрием, освободившими его из проклятого подземелья, отправились к секретарю Укома товарищу Васютину.
Товарищ Васютин уже не спал. Он ходил сосредоточенно по комнате, заложив за спину руки. Это говорило за то, что Васютин чем-то обеспокоен. В последнее время, по донесениям уполномоченного ГПУ Фальберга, в городе и окрестных селах творилась какая-то чертовщина. Чьи-то незримые руки будоражили крестьянские массы, подбивая на восстание. Фальберг сбился с ног, пытаясь напасть хоть на какой-нибудь след. Исчезновение Аренского, о выезде которого сообщила шифрованная телеграмма из Москвы, было непонятно. А то, что уже Москва знала о начинавшемся движении здесь, говорило за серьезность положения. Надо было принять какие-то решительные меры. Приехавший вчера вечером отряд несколько облегчал эту задачу, но что могли сделать несколько десятков хорошо вооруженных чекистов, когда контрреволюционное движение принимало массовый характер?..
«Надо найти самую голову этого движения и отрубить ее, —
