Павлушка рассказал по порядку обо всем происшедшем с ним, начиная с открытого вместе с ребятами подземного хода в Барановской башне. Но после случая с гадюками в подземном гроте он, как ни пытался, ничего не мог припомнить.
— Вот дальше-то я и не помню, что случилось, знаю, что я опять попал в поток, а вот как в Дону очутился — не могу понять…
Фальберг сообразил, в чем дело.
— Этот поток, брат, как раз выходит, видимо, на дно Дона. Можно только удивляться, как ты вынес все это. Но где же эта пещера, где остался товарищ Васютин?
— Не знаю… Мы с Васютиным обшарили ее всю и не могли найти входа…
— Но ведь не может быть, чтобы единственным выходом из этой пещеры был тот, который унес тебя… Я думаю, у них есть более удобный ход.
— Наверно, так…
— А как быстро течет вода в этом потоке?
— Страшно быстро! Мне и сейчас делается страшно, как только я вспомню его. Я знаю, вы думаете, что может быть, можно по этому потоку добраться до пещеры и освободить Васютина… Нет, это невозможно, товарищ Фальберг.
— Но где же может быть эта пещера, где? Если бы только знать…
Фальберг понимал, что так дело оставить нельзя. Надо было что-нибудь предпринять. Что сейчас делается с Васютиным? Удастся ли ему отбиться от бандитов? А если удастся, то сумеет ли он выбраться оттуда? Или, может быть, будет похоронен навсегда в этом бандитском логове, если не удастся найти, где оно?
— Ну, Павлушка, ждать, брат, нечего. Надо идти на выручку Васютину.
— Верно, товарищ Фальберг, надо. Может быть, удастся. Я соберу всех ребят, мы облазим все в окрестностях Барановска, авось, нападем на что-нибудь…
Через полчаса они, уже достаточно отдохнувшие и обсохшие на солнце, двинулись в путь.
— Товарищ Фальберг, а вы не знаете, что сделалось с ребятами, что лазили в подземелье в башне? — спросил по дороге Павлушка.
— Так это ты с ними вместе открыл ход? О, они, брат, важное дело сделали!
Шагая важно рядом с Фальбергом, Павлуша гордо улыбнулся, считая вполне основательно и себя участником этой работы.
— Они, брат, носы повесили после твоего исчезновения. Искали тебя долго. Хорошие ребята!
Павел с удовольствием представлял себе, как удивятся они, увидев его невредимым, и как будут завидовать его необычайным приключениям…
Глава XL. ВСЕ ГОТОВО
Завойский, тот самый, что стрелял в товарища Александровского, был помещен в госпиталь ГЧК, находящийся на углу Долгих Рядов и Воскресенской улицы. Комната, где он лежал, находилась во втором этаже, окнами во двор. У двери дежурили двое часовых, на дворе под окнами — один.
Вечер. Доктор Базилевский только что осмотрел Завойского, переменил перевязки. Раненый был очень слаб и с трудом поворачивался на постели. Пульс был неровный, высокая температура. Внешний вид раны, до этого бывший довольно благоприятным, сегодня почему-то резко изменился к худшему.
— Боюсь, не заражение ли у него крови, — покачал головой Базилевский. — Одного только не понимаю, почему внезапно наступило такое резкое ухудшение?
Дав некоторые указания фельдшеру и сиделкам, Базилевский ушел, предупредив, чтобы его вызвали, если раненому будет хуже.
Еще не закрылась дверь за доктором, как раненый полуоткрыл глаза, и по его губам пробежала злобная усмешка. Во всей его позе уже не чувствовалось слабости. Это был хищник, готовящийся к нападению.
Но вот фельдшер, проводивший Базилевского, вошел в комнату, и снова на кровати лежит почти безжизненное тело Завойского.
Вечер тихо уходит, уступая свое место ночи, которая вползает незаметно и неслышно во все уголки и щели.
Сиделка, склонивши голову на руки, дремлет у окна, фельдшер развернул газету на столе и при мигающей коптилке читает последние фронтовые новости.
Раненый тяжело дышит, мечется и что-то бормочет во сне. Вот резким движением он садится на кровати, встает и пробует идти. Сиделка и фельдшер бросаются к нему и схватывают его под руки. Он вырывается, падает на пол, увлекая за собой державших его.
Фельдшер и сиделка поглощены возней и не слышат легкого сверлящего звука, идущего откуда-то со стороны окна. Чья-то рука в черной резиновой перчатке осторожно надавливает на стекло и вынимает его. Вот поднята и задвижка.
В комнату мягкими прыжками вскакивают два человека в масках и, сжимая что-то в руках, бросаются к барахтающейся на полу около кровати группе.
Ни фельдшер, ни сиделка не успели опомниться, как к их лицам были прижаты губки, пропитанные хлороформом.
Короткую борьбу сменяет тишина.
Люди в масках, привязав платками губки, встают, а за ними встает и Завойский, до сего времени игравший роль умирающего.
Слабости как не бывало. Он отдает шепотом какие-то приказания, которые почтительно выслушивают его освободители.
— Как обстоят дело с внешним караулом? Снят ли или еще нет?
— Все сделано. Иначе мы не могли бы проникнуть к вам.
— Каким способом ликвидирован караул?
— Вот этим, — ответил один из замаскированных, показывая на какую-то коробку, висящую у него на спине. От коробки отходила длинная резиновая трубка с зажимом.
— Что это?
— Неужели не помните? Это баллон с тем самым усыпляющим газом, которым немцы не один раз угощали нас на фронте. Средство верное, действует без ошибки и следов не оставляет.
— А как же вам удалось пустить газ на чекистов?
— Это было трудновато, но все же мы справились. Пришлось путешествовать по крышам. Хорошо еще, что темь непролазная, да ветер сильный. Взобравшись на крышу, мы и угостили ваших караульщиков усиленной порцией. Скоро не проснутся.
— Однако, довольно. Поговорить мы успеем всегда. Надо выбраться отсюда, и как можно скорее.
Завойский осторожно выглянул в окно. Сонные улицы были тихи и спокойны. Часовой у наружных ворот спал, сидя на ступеньках крыльца.
Все предвещало удачу.
ЗВЕРЬ ВЫШЕЛ НА РАБОТУ
Глава XLI. НЕ УДАЛОСЬ…
— Товарищ Когортов, можно к вам на минутку?
— А, это вы, доктор. Хотя я и очень занят, но минутку урвать могу. Заходите и говорите, в чем дело.
— Я по поводу того раненого белогвардейца, который называет себя Завойским. В его состоянии заметно резкое ухудшение, и если так пойдет дальше, то он долго не протянет.
— Как так! Да ведь вы же мне докладывали сегодня, что он безусловно поправляется. Почему же теперь все так сразу изменилось?
— Товарищ Когортов, я уже старый врач, видел много ранений, будучи участником японской и германской кампаний. И все же я не стыжусь сказать, что для меня совершенно непонятны происшедшие изменения в здоровье раненого. Может быть, вы сами зайдете посмотреть на него?
— Непременно зайду, вот только просмотрю еще несколько срочных докладов.
Закончить дела Когортову удалось только в первом часу ночи. Голова раскалывалась от напряженной работы. Хотелось побыть
