Моя Мадлен. Мне захотелось, чтобы время остановилось и это мгновение длилось вечно.
А потом я проснулась.
Ледяной холод сковал все мое тело. От ощущения тепла и радости не осталось и следа. Я ничего не могла понять. Что происходит? Как такое возможно? Я все еще чувствовала ее прикосновения. В груди я ощутила тяжесть, горло сжалось, и я начала задыхаться. Меня словно душили невидимые руки. Господи, не забирай ее, пусть она побудет со мной еще! Не уходи, Мадлен! Останься с мамой! Я так тебя люблю!
Хлынули слезы. Плач перешел в безудержное рыдание. Странные звуки, подобные вою раненого зверя, исторгались из моего горла. Боль в груди стала невыносимой. Я думала, что еще минута — и я умру.
Я была с ней, со своей девочкой. И вдруг ее не стало. Снова.
16
В МИРЕ ФАНТАЗИЙ
Следующий день был очень тяжелым. Вечером я легла спать с опухшими веками. Утром 3 сентября, в понедельник, проснулась еще более отекшей.
Позвонил Рикарду. Он собирался зайти к нам позже — Джерри нужно было подписать кое-какие документы, чтобы полученное по электронной почте письмо от датского вымогателя можно было использовать на суде в качестве улики.
Сегодня и Алан Пайк снова приехал в Прайя-да-Луш, посмотреть, как мы справляемся с последними событиями и готовимся к возвращению в Великобританию в следующий понедельник. Мы несколько часов говорили о свалившихся на нас в последнее время бедах и о том, что дома нам понадобится поддержка. Он пообещал не оставлять нас и сказал, что мы будем встречаться регулярно. Мы с Джерри стали рассказывать ему о том, в центре какого безумия мы оказались: о спекуляциях прессы, о лжи, о переменившемся к нам отношении и о поведении полицейских. Я обронила довольно язвительным тоном: «Они скоро нас подозреваемыми сделают!»
«Ну, это уже из мира фантазий», — сказал на это Алан.
В 16:30 прибыл Рикарду в сопровождении женщины, его коллеги. Он привез документы, которые Джерри должен был подписать. Когда с бумагами было покончено, Рикарду спросил, есть ли у нас вопросы к нему. «Появилась ли какая-то информация для нас?» — тут же спросила я.
Он уточнил дату нашего запланированного отъезда в Англию и сказал, что следователи судебной полиции хотят «допросить» меня в среду, а Джерри — в четверг. Мы ждали этого разговора почти четыре недели, и теперь они явно организовывали нашу встречу в срочном порядке, узнав от Боба Смолла, что мы собираемся уехать из страны. Иначе почему у них дошли до этого руки именно сейчас? Насколько нам было известно, результатов экспертизы они тогда еще не получили.
Рикарду посоветовал нам прийти в полицию с адвокатом. Джерри почуял неладное. Теперь законы изменились, но тогда свидетели обычно не имели своих представителей. «С каких это пор свидетелей стали допрашивать в присутствии их адвокатов?» — спросил он. Рикарду отвечал так неохотно, будто мы не вопросы ему задавали, а вырывали зубы. Но эти зубы все равно в очень скором времени должны были выпасть. Нас будут допрашивать не как свидетелей, наконец признался Рикарду. «Так в качестве кого?» — настойчиво повторил Джерри.
«Ваш статус называется arguido», — сказал он так, будто думал, что мы не знаем значения этого термина.
Я уронила голову на руки и заплакала. По телу прошла дрожь. Я крикнула Рикарду: «Что вы творите? Почему вы так поступаете с нами? Что ж это происходит! Это смешно! Это гадко! — Переполненная эмоциями, ошеломленная, я мотала головой из стороны в сторону. — Нет, этого не может быть. Этого просто не может быть!»
Что это за страна такая? И пока полиция пытается убедить СМИ и публику в том, что мы виновны в исчезновении собственной дочери, кто занимается поисками Мадлен?
Помню, как я кричала сквозь слезы: «Каково будет нашим родителям узнать такое? Они переживут это? Чего вы добиваетесь? Хотите всю нашу семью погубить?» Конечно, это были риторические вопросы, но потом мне их припомнили, отметив, что это своего рода доказательство нечистой совести. Мое замечание о родителях показалось особенно странным и подозрительным. Для меня моя реакция была совершенно понятной. Мы любим своих родителей и очень переживаем об их здоровье и душевном состоянии. Они лишились внучки. Они видят, как их собственные сын и дочь мучаются, как их поливают грязью в СМИ. Они и так уже через многое прошли, а тут еще и это.
Триш и Эйлин проводили с нами в Прайя-да-Луш последнюю неделю. Услышав шум, они прибежали из соседней комнаты, где играли с Шоном и Амели, узнать, что происходит. Через пару секунд слез и взволнованных возгласов стало еще больше. Дела обстояли все хуже и хуже! Тогда я думала, что хуже и быть не может.
Рикарду ушел с видом скромного посыльного, кем он, по сути, и являлся. Мы же, совершенно растерянные, пытались понять, как нам быть дальше. Первым делом я подумала о Шоне и Амели. Если этот фарс будет продолжаться в том же ключе и нас в конце концов официально обвинят в том, что мы сделали что-то ужасное с Мадлен, у нас их могут отнять. Я почувствовала, что мое сердце сжалось от панического страха. Заливаясь слезами, я рассказала о своих страхах Триш и Эйлин.
Трудно описать их реакцию, но если вы представите себе двух разъяренных львиц, защищающих своих детенышей, это даст вам какое-то представление. Сейчас, вспоминая об этом, я даже улыбаюсь. С двумя разгневанными женщинами из Глазго не сравнятся никакие фурии.
«Этого не будет! Мы никому не позволим их забрать! Никто к ним и близко не подойдет. Даже не думай об этом, Кейт». Глаза их горели, на лицах была написана решимость. Но я все никак не могла успокоиться.
Наши планы на вечер пошли прахом. Мы отменили интервью с «Пари Матч» и ужин с Клементом Фрейдом. Джерри позвонил старшему инспектору Бобу Смоллу, который был не меньше нашего поражен таким развитием событий. Он пообещал сделать несколько телефонных звонков, и ему удалось связаться с Луисом Невесом, который, как выяснилось, был за границей. Луис заявил, что ничего об этом не знает.
Мы и сами стали звонить разным людям, в том числе и Алану Пайку, чтобы сказать ему, что
