Придется набраться терпения и подождать лучшего шанса.
С этими мыслями я провалился в какое-то полузабытье, в тревожную, мучительную дрему, когда смертельно, просто адски устал и глаза закрываются даже от того, что голова вдруг нашла какую-то точку опоры, пусть даже грязную холодную стенку. А тут у меня вообще, можно сказать, условия для «полноценного» отдыха царские – под задницей не холодно, под боком теплое живое упругое женское тело – отдыхай, как говорится, не хочу!
Очнулся я от шепота Светы:
– Виталя, что это? – Сердце Сморкаловой отчаянно колотилось.
Я прислушался, но не уловил ничего, кроме неровного дыхания подруги.
– Не слышишь? Дрожь какая-то, как от далекого землетрясения?
Ага, вот что она имеет в виду: от стены, на которую я откинулся, идет едва заметная вибрация. Оп! Пропала…
В темноте (фонарики выключили для экономии батареек) шарились немцы: всхрапывали, громко пердели, бормотали что-то, отпускали тоскливые ругательства. И вновь эта дрожь – словно кто-то неподалеку со всей дури жахнул кувалдой по земле. Стены заглушили звук, а вот сотрясение передалось. Да ведь это явно взрывы! Опять бомбардировка? Но почему немцы не приготовились к движению? Ведь им уже удалось один раз под ее прикрытием убежать от погони.
– Кнаак, ты чувствуешь это? – послышался тихий голос Фогеля.
Гауптман удивлен? Значит, далекие взрывы не имеют к немцам прямого отношения?
– Найн, херр гауптман! – тоже шепотом ответил ефрейтор.
А в следующую секунду взрыв грянул совсем близко – по ушам долбануло воздушной волной, хотя толстые перекрытия и стены опять задержали звук. Подвал сотрясся, со сводов посыпалась пыль. Кто-то из немцев включил фонарик, и слабый луч уперся в облако пыли, выдуваемое из тоннеля, ведущего в овощехранилище.
– Что происходит? – испуганно вскинулась Светлана.
– Все в порядке, – поспешно успокоил я ее, – не дергайся… Кажется, это наши…
И тут грохнуло с другой стороны подвала – в тусклом снопике света стало видно, как из прохода валит пыль. Снова сотрясение, хлопок по ушам, штукатурка на голову… Третий тоннель…
– Херр офицер! Це москалі, вони підривають проходи! Вони нас тут поховають![46] – раздался в полумраке тоскливый голос Холявы.
– Мыкола, заткнись! Иначе я тебя сам прикончу! – рявкнул Фогель. – Кнаак, хватай пленных и уходим, пока мышеловка не захлопнулась!
Видимо, из-за стресса бывший поручик позабыл иностранную речь и начал отдавать команды на родном языке. Но Кнаак его понял – подбежав, он схватил за руки меня и Свету и потащил к уцелевшему тоннелю. Я, в общем, не особенно сопротивлялся – меня тоже не грела перспектива остаться под землей.
Диверсанты быстро проскочили узкий ход и выбрались в подвал жилого дома. Подсвечивая фонариками, нашли лестницу наверх. Лестничная площадка оказалась завалена битым кирпичом – выхода на улицу не было.
– Наверх, мать вашу! – заорал Птицын.
Мы стали гуськом подниматься на второй этаж по засыпанной обломками лестнице. Через дыры в стене я увидел, что снаружи уже почти стемнело. Вломившись в какую-то квартиру, диверсанты чуть было не вывалились из дома – в большой комнате, с каким-то чудом сохранившимся резным буфетом, отсутствовала наружная стена. Кнаак, отпустив наконец мои руки, приблизился к краю пролома, выглянул – и шагнул в пустоту… А высота тут приличная – метров пять, хоть и второй этаж. Упал?!
Нет, не упал…
– За мной, шайссе! – раздался откуда-то из-за угла его голос.
Я сунулся следом за ним. Ага, вот в чем дело… Под ногами белеет толстым слоем пыли и штукатурки широкий карниз, а шагах в четырех висит пожарная лестница – ее оторвало от крыши, которую снесло, и согнуло, превратив в этакий мостик, ведущий с карниза на кучу мусора и обломков. Ну что же… Момент самый удачный – доберусь до лестницы-мостика, дам пинка ефрейтору, чтобы он вниз слетел, подхвачу Свету и деру…
– Князь! Или как вас там! Если вы попробуете сбежать, я сначала пристрелю вашу жену! А потом вас! – нервно шепчет мне в самое ухо Фогель-Птицын. Ствол пистолета упирается мне между лопатками. – Мадам, вы следующая!
– Я боюсь высоты! – охнула Света.
– Форвертс! – рявкает разозленный до крайности гауптман.
Света осторожно ступает на карниз и мелкими шажками двигается к «мостику».
– Холява, прикрываешь! – командует гауптман.
– А че сразу я? – возмущенно вопит ефрейтор.
– Чего? Мыкола, ты совсем сдурел?!! – рычит офицер. Слышится звук оплеухи.
– Яволь, херр офицер! – обреченно отвечает Мыкола, воодушевленный «волшебным кулаком».
Он устраивается в проломе, выставив наружу ствол пулемета.
– Дитрих, лос![47]
На карниз ступает второй диверсант – тем временем Кнаак уже почти достигает земли. Черт, как-то сразу не задался мой план! Светлана уже почти на «мостике», Дитрих от нее в шаге…
– Клаус, лос!
Третий диверсант выходит на карниз. Ствол пистолета упирается мне в поясницу… Надоел, козел, сил нет! Я поворачиваю голову и вижу буквально в десятке сантиметров сзади оскаленные зубы проклятого предателя. Вот это и называется: «в затылок дышать!»
– Поручик, раздолби вас… – начал говорить я, но тут…
Снаружи словно солнце зажглось! Близкий взрыв? Нет – метрах в ста от дома включили зенитный прожектор. Он высветил и пролом, и карниз, и «мостик», и кучу мусора, а также всех диверсантов, кроме меня и гауптмана.
Холява, ослепленный, выпустил очередь в сторону прожектора, не попал, а в следующую секунду схлопотал пулю точно в лоб. Его откинуло прямо на Фогеля-Птицына. Крутанувшись на месте, я схватил за ствол пистолет, которым гауптман чуть не продавил мне позвоночник. Секунда – и вот мы уже катаемся по замусоренному полу, пытаясь вырвать друг у друга оружие.
Снаружи донеслось еще ровно три выстрела. Причем было слышно – стреляли издалека. Ответный огонь немцы открыть не успели, застигнутые врасплох на отлично подготовленной к приему «гостей» позиции. Тренированные немецкие диверсанты из элитного полка «Бранденбург» снова, как месяц назад в лесу под Слуцком, вчистую продули схватку бойцам Красной Армии!
В следующий миг в комнате стало людно – отовсюду повыскакивали парни в пятнистых комбинезонах с автоматами в руках. Гауптман получил прикладом по башке и обмяк, а меня аккуратно подняли и даже попытались отряхнуть. При этом пистолет Фогеля остался у меня в руках. Снаружи вспыхнул второй прожектор, полностью осветивший помещение. Но его луч бил под углом и не слепил глаза.
– Товарищ комиссар!
Я обернулся и разглядел подошедшего бойца – это был Сергей Наметов, лейтенант осназа. Ан нет, – под распахнутым воротом комбинезона видны петлицы с тремя «кубарями» – уже старлей!
– Серега! Черт! Опять ты по мою душу! Здорово!
Наметов, скалясь, попытался пожать мне руку,
