– Ух ты! – восхищенно сказал Наметов. – Неужели такое бывает?
– Всякое бывает! – веско сказал я и процитировал фразочку из культового фильма: – «Голова – предмет темный и исследованию не подлежит!» Давай-ка, капни еще своего нектара, выпьем за то, чтобы пуля мимо пролетела!
Опрокинув еще по полстакана и схрумкав огурец, я вспомнил о кое-каком обстоятельстве.
– Серег, оружие и снарягу с убитых диверсантов вы куда дели?
– Так, гм… – почему-то смутился Наметов. – Себе оставили! Ну, большую часть, конечно, сдали… Пулемет, винтовки… А автоматы и пистолеты забрали! – и добавил запальчиво: – А что, имеем право! Законный трофей!
– Да я тебя и не упрекаю, Серег! – махнул я рукой. – Что с бою взято, то свято! Я про другое: на одном из диверсантов висел пояс с пистолетом. И пояс необычный, и пистолет…
– А! Так вы про этот?! – дернул плечом Наметов и полез в лежавший рядом вещмешок. На стол между луковицей и чесноком лег мой «Грач» с тактическим поясом. – Неужели ваш?
– Мой! – кивнул я. – Подарок от генерала Бата. Это пистолет Ярыгина. Новая разработка, прототип. Заметил, что он под немецкий девятимиллиметровый патрон сделан?
– Конечно! И магазин аж на восемнадцать патронов! – восхищенно сказал Наметов. – Мечта диверсанта! А пояс и кобура – настолько все продумано – достать запасной магазин или выхватить пистолет можно за секунду, на ощупь! С кобурой, конечно, мне повозиться пришлось – не сразу догадался, что там специальная защелка есть.
И старший лейтенант с легкой досадой пододвинул ко мне пистолет. Пододвинул всего на пару сантиметров, но чувствовалось – он с ним попрощался. Попрощался с вещью, которой откровенно восхищался. Я почувствовал себя злобным стариком, отнимающим у ребенка надкусанный пряник.
– Ты это, Серег… – Я смущенно кашлянул. – Забирай его себе! Дарю! Тебе он реально нужнее!
– Но как же, тащ комиссар? Это же прототип? – обалдело спросил Наметов.
– Ну и чего? Что с того? Скоро такие десятками тысяч штамповать будут! – весело ответил я. – Ничего особенно секретного в нем нет – схема построена на базовых принципах пистолетостроения, если так можно сказать! Эту схему чуть ли не сам Джон Браунинг придумал!
– Немец? – уточнил Наметов.
– Нет, американец! – рассмеялся я. – В общем, Серега, владей стволом на страх врагам, на зависть людям! Считай, что я тебя своей властью наградил за мое двойное спасение! Пусть у тебя на память обо мне хоть что-то материальное останется…
– Спасибо, тащ комиссар! – Наметов буквально схватил со стола пояс с кобурой, словно предполагая, что я могу передумать. – Классная машинка, спасибо!
И старший лейтенант принялся восхищенно крутить «Грач» в руках.
– Когда будешь на стене Капитолия расписываться – черкани и мое имя! – с усмешкой глядя на восторги молодого парня, получившего классную игрушку, сказал я.
– Где расписываться? – машинально переспросил Наметов.
– А, не важно! В нужный момент вспомнишь! – вяло отмахнулся я. – Что-то разморило меня, пора на боковую, но еще одно дело осталось… Помнишь того немецкого офицера, которого мы в лесу отпустили?
– Конечно помню! – Наметов сразу посерьезнел, убрал пистолет в кобуру и сел прямо, глядя мне в глаза. – Мне потом пришлось несколько раз рапорт писать, припоминая малейшие детали разговора. И даже лично с наркомом беседовать. Начальство вроде бы поняло, что это была вербовка, но… Что с нее толку – имени-то вы не сообщили, а под словесное описание, сделанное с моих слов, чуть не половина немецких офицеров подходит – в Вермахте пруд пруди худощавых полковников средних лет с серыми глазами.
– Прости, Серег! Недодумал! – покаялся я. – Не сообразил, что со мной по пути может… э-э-э… несчастный случай произойти! Вот потому сейчас я и решил исправиться! Доставай блокнот, записывай!
Старший лейтенант быстро достал командирскую сумку и извлек из нее толстый блокнот в кожаном переплете и карандаш.
– Его имя – Рейнхард, фамилия – Гелен. Звание ты правильно запомнил – полковник. Работал в немецком генеральном штабе, был личным адъютантом начштаба генерала Франца Гальдера. Участвовал в разработке плана «Барбаросса». В настоящее время занимает должность начальника отдела генштаба, который занимается армейской оперативной разведкой на советско-германском фронте. Его служба работает параллельно с другими фашистскими спецслужбами – Абвером адмирала Вильгельма Канариса и политической разведкой Вальтера Шелленберга. Это очень умная сволочь. Поймал я его на любви к фатерлянду – ему не понравилось будущее Германии, о котором я ему подробно рассказал. У них случится засилье приезжих из Африки и Ближнего Востока, а канц-лером будет баба. Ты пиши, пиши, Серега! Не надо на меня так смотреть! – улыбнулся я. – Передашь эту биографическую справку наркому, а уж товарищ Берия сам сообразит, что мои слова про будущее означают – он в курсе!
Серега, по-юношески высунув кончик языка, старательно записывал.
– И вот еще что: пусть тот, кто пойдет с ним на контакт, назовется Максом Отто фон Штирлицем! – пошутил я.
– А как это пишется? – оторопел Сергей. Я продиктовал по буквам. Наметов тщательно зафиксировал и поднял голову от блокнота. – Что-то еще?
– Насчет пойманного мной командира диверсантов… Поручик Птицын, он же гауптман Фогель… – призадумался я. – Вы его, конечно, пробейте до донышка – он, сука, должен много знать. Но вот потом… потом было бы неплохо его отпустить!
– Как отпустить?!! – ошалело спросил осназовец.
– Побег ему организовать, но так, чтобы он был уверен, что сбежал сам! – припечатал я. – Прострелить ему при этом какую-нибудь часть тела для достоверности, но аккуратно – так, чтобы он до своих хозяев добежать сумел, но бойцом бы уже не был!
– А… зачем? – после довольно долгой паузы спросил Наметов.
– Видишь ли, Серега… Я этому гаду такой качественной лапши на уши навесил, что он, если вернется и эту пургу своим начальничкам в уши вдует, поднимет неслабый переполох в немецком разведсообществе. При этом сам будет искренне считать мое вранье истинной правдой – ведь я давал ему информацию в условиях, исключающих хоть какой-то подлог и двойную игру.
– Понял… – медленно произнес Сергей. – Но это, конечно, на усмотрение наркома!
– Ну все! – устало потянулся я. – Вроде все дела переделал… Давай еще по пять капель и пойду я спать!
Наметов разлил по стаканам остатки водки, и мы молча выпили, поминая павших товарищей.
– Как ваши раны, тащ комиссар? Не беспокоят? – участливо спросил старший лейтенант.
– Беспокоят, но вполне терпимо! – ответил я.
Действительно, после укола каким-то обезболивающим и двухсот грамм водки боли я почти не чувствовал. Пожилой уставший врач на вокзале прочистил и зашил небольшое пулевое отверстие на бедре, а на вчерашней ране просто поменял повязку.
– Ладно, дружище, пойду я!
И я снова крепко пожал Наметову руку. Так, словно видел его в последний раз.
Было у меня предчувствие, что и в этот раз мне не удастся доехать до Сталина. Поэтому я уже и не переживал – вернулся в свое купе, рухнул на полку, сунул
